Нет без вести пропавших…

Память… она неотступно преследует человека, заставляя его вновь и вновь возвращаться к прошлому, словно прокручивая кадры до боли знакомого, щемящего фильма.

Вспоминаю детство… И сразу же — дом, в котором я родилась и жила до начала учёбы в школе, в который с радостью возвращалась на выходные и все школьные каникулы.

Вспоминаю милую, улыбчивую бабушку, души не чаявшую в своих внучках, готовую ради них пойти на любые жертвы. Я точно знаю, что такой бабушки, как у нас с сестрой, больше ни у кого не было. Сейчас-то я понимаю, что всю свою невыплеснутую любовь к своим «кровинушкам», к своим сыночкам она перенесла на нас.

На всех, кто переступал порог нашего дома, со стены прихожей из портретных рамок смотрели серьёзно, с какой-то неподдельной грустью трое юношей — сыновей бабушки. Двое из них, в солдатской форме, — Николай и Михаил — не вернулись с войны, а третий- самый младший- Виктор (мой папа) так и не успел повоевать: к счастью, война закончилась.

Эти портреты обладали какой-то магической силой. Так и хотелось всматриваться как можно пристальнее в лица этих красивых юношей, чтобы уловить хоть на миг едва заметные движения глаз, губ, бровей. И мне, ещё совсем маленькой девочке, это удавалось. Это была своеобразная игра. Ладонями закрыть глаза, а потом, резко отняв ладони, увидеть совсем новые выражения лиц на портретах.

А ещё помню, как сжималось у меня сердце от жалости к бабушке, когда она очередному собеседнику читала наизусть письмо, в котором друг и командир Михаила — среднего сына — сообщал о его гибели:

«Дорогие родные моего товарища. Получаю письма на имя Миши Тюнеева, и всё время хочу сообщить, но никак не найду время. Хорош был парень Мишка. Что авторитет имел в бою, как знающий дело, и славился своим голосом (я!). Но 08. 08. 1942г. на Дону Мишка погиб в бою за Родину в своей родной машине. Погиб смертью храбрых, смертью не мучительной, мгновенной.
Мишка был лейтенант, командир взвода тяжёлых танков. Требуйте всё.

Лицо бабушки с каждой секундой как будто застывало, застывали и слёзы где-то на середине щеки, и сухими бескровными губами бабушка повторяла слова теперь уже из последнего письма старшего сына — Николая, присланного ровно через год после трагического сообщения:

«Вы пишете редко. А я скоро и совсем не буду писать. У меня сейчас времени как у брата Михаила». И добавляла: » И всё. Писем больше не получали. Пропал без вести под Ленинградом».

Эти слова — «пропал без вести» — каждый раз вносили сумятицу в мою детскую душу. Как может пропасть без вести человек? Растаять? Улететь? Превратиться в другое существо? Все сказочные действа трансформировались в эти два слова и не давали покоя.

Уже учась в школе, спросила у папы: » Неужели нельзя ничего узнать о судьбе дяди Коли? А если куда-то написать? А может найти тех, кто с ним воевал?». «Бесполезно. Искали, делали запросы, ездили — толку нет»,- как-то глухо и отрывисто ответил отец и отошёл куда-то, не захотел больше разговаривать на эту тему, видимо, всякое напоминание о братьях задевало его за живое.

Уже в тот момент всё моё существо противилось принять отцовский приговор как раз и навсегда данную аксиому, в душе этот внутренний протест сложился в весьма чёткую словесную формулу: «Нет без вести пропавших!».

Думала ли я тогда, что спустя почти семьдесят лет смогу приподнять завесу над трагической неизвестностью о судьбе моих дядей, побывать в тех местах, где покоится их прах?

А произошло всё достаточно банально: перелом ключицы, постельный режим и… уйма свободного времени.

Теперь-то я уже точно знаю: ничего в нашей жизни просто так не случается. Всё предопределено, чтобы человек, озарённый минутами необъяснимого наития, мог выполнить, может быть, самое главное назначение в своей жизни…

Честно признаюсь, как-то сразу не приняла я интернет, считая его «пылесборником» разноречивой информации. А тут вдруг после очередного сообщения в » Вестях» — как раз перед 9 Мая — о торжественном захоронении найденных останков считавшегося всё это время без вести пропавшим солдата Великой Отечественной войны рука сама потянулась к компьютеру. Попробовала пробежаться по некоторым поисковым сайтам и вышла на ОБД «Мемориал», «Солдаты.ру», «Победители — солдаты» и… забыла обо всём на свете.

Ночь, день, сутки, приёмы пищи, не очень удобное для травмированной руки положение — всё отошло на второй план, а главное — забрезжила надежда. Сколько же воинов, считавшихся до нынешнего времени пропавшими без вести, отыскали, найдены их места захоронения, прослежен их боевой путь с точностью до минуты. Оказывается, по номеру полевой почты, указанном на солдатском письме — треугольнике, присланном с фронта, можно узнать, в какой армии, дивизии, бригаде служил данный солдат.

Не сразу, конечно, всё определилось. Бесконечные «по вашему запросу данных нет», и новые варианты поиска, и снова безрезультатно, и опять возвращаешься на начальный сайт, и снова переходишь на предложенную поисковиком безбрежную информацию о пропавших без вести солдатах, и уже понимаешь, что тебя просто уносит потоком военных документов, исследований, книг куда-то в сторону, всё дальше, дальше…

И в то же время ощущаешь какую-то помощь извне, помогающую противиться течению, направляющую в правильное русло.

И вот уже первые результаты: рядовой Тюнеев Николай Сергеевич, 1919 года рождения, с 1941г. был защитником Ленинграда. 102-я Отдельная стрелковая бригада, в которой он был стрелком, в апреле 1943года вошла в состав 124-й стрелковой дивизии Ленинградского Фронта. На помещённых на сайте рисунках я вдруг узнаю открытки с фронта, которые один в один повторяют те, до боли знакомые, хранящиеся в нашем семейном архиве, те, что присылал Николай родным на праздники. Коричнево-сероватый фон, на переднем плане — советские солдаты, идущие в атаку, в левом углу — ноты и слова из комсомольских и фронтовых песен: «Табачок», «Ночь укрыла сопок скаты…», » Славное море, Священный Байкал…», а на обратной стороне — пронизанные таким непоказным патриотизмом строчки: «Нахожусь я пока на защите Великого города-города Ленинграда от фашистской нечисти»; «Вы пишете, что соскучились обо мне, я тоже по вас. Увидимся, когда уничтожим Гитлера и его мародёров»; «Я пока жив, здоров, того и вам желаю. Сильно соскучился по Киркину. Одна только мечта — поскорее разгромить поганую чуму — немцев — и вернуться к вам. Но это скоро сбудется!»; «Мама, ты пишешь, чтобы я приехал в отпуск. Но ведь сейчас нельзя — надо добивать немцев, и только с победой приеду в отпуск или совсем!».

Эти-то открытки и помогли мне выйти на опубликовавшего их Владислава Никитина. Оказывается, ещё в 1986г. он начал разыскивать пропавшего без вести на войне отца — Василия Никитина. Судьба была к нему благосклонна: тогда ещё жив был председатель Совета Ветеранов 124-й стрелковой дивизии Д.В. Лебедев. Он-то и поведал ему горькую правду о боевом пути дивизии: «Я был помощником начальника штаба 406-го стрелкового полка по оперативной части и был ранен 18 августа на тех же Синявинских болотах, после чего выбыл в госпиталь на два месяца. К этому дню история нашей дивизии была очень короткой. Она была сформирована в конце апреля 43-го из остатков трёх стрелковых бригад, два месяца обучалась и несла службу на берегу Ладожского озера и 13 августа впервые участвовала в боях. Это были тяжёлые и бесперспективные бои «местного значения». Наше наступление выдохлось, и после 20-го дивизия перешла к обороне». От Лебедева Никитин и услышал, что именно 13 августа на позиции привезли «катюши», и «они вжарили по высоте, а попали чуть ближе, по своей передовой у подножия. Вероятно, поэтому погибших оформили чохом как пропавших без вести…».

Кто знает, возможно, Николай тогда, 13 августа 1943 года, лежал в окопе бок о бок с Василием Никитиным…Увы…никто этого уже не узнает. Но то, что мой дядя — участник третьей Мгинской операции по освобождению от врага Синявинских Высот, факт неоспоримый.

… Август 2013 года. 70 лет прошло со дня этих трагических событий. Я в г. Кировске, Ленинградской области. Я не могла не приехать сюда. Сердце и душа мои уже были в дороге ещё тогда, когда я прочувствовала пронзительную неотвратимость сгущающейся катастрофы в том далёком августе 43-го над моим дядей, над сотнями тысяч тех молодых юношей, которые «ушли, не долюбив, не докурив последней папиросы».

Сразу же по приезде в город направляюсь в Кировский военный комиссариат. Почему-то казалось, что не встречу сочувствия в этом учреждении, всё здесь подчинено суровой букве закона, а не лирическим воспоминаниям о тех, против фамилии которых в архивной строке стоит приговором » пропал без вести». Однако, приветливая женщина внимательно меня выслушала, просмотрела все документы, письма с фронта, адреса и номера полевых почт — они постоянно менялись, объяснила, что, конечно, эта информация будет проверяться, но если подтвердится, то имя Тюнеева Николая Сергеевича будет увековечено на мемориальной плите братского захоронения. В этот момент я как будто уже видела знакомые до боли буквы, высеченные на сером мраморе, сердце готово было выскочить из груди: «Неужели это свершится? Неужели 70 лет спустя имя моего дяди восстанет из небытия?».

А дальше — Музей Прорыва Блокады Ленинграда, где можно было заказать частную экскурсию на Синявинские Высоты.

И вот уже с экскурсоводом Светланой мы приближаемся к Аллее Славы. Вдоль неё расположены шестьдесят четыре мраморные плиты с выбитыми фамилиями воинов. А между плитами — пробитые фашистскими пулями каски, снаряды, гильзы как напоминание об ожесточённых, кровопролитных боях 1941-1944 годов в Южном Приладожье. А вот и памятник воинам 124-й стрелковой дивизии, на одной из граней стелы — надпись «102-я Отдельная стрелковая бригада». Именно эта бригада и была родной для Николая, прежде чем влилась в состав 124-й дивизии.

Пронзительные секунды, минуты у этого памятника перехватывают дыхание. Я так явственно ощутила свою незримую связь со своим дядей, его друзьями, юными бойцами, которые волею истории, волею судьбы оказались на этом месте, в этом пекле, откуда вернуться им было уже не суждено.

А влево от стелы — Стена Памяти, и опять… по-детски припухлые глаза солдат на фотографиях, вмонтированных в плиты, имена, каски, гильзы…

Спустились мы и к Роднику Памяти, сооруженному на месте природного источника у подножия Высоты, представляющему собой стеклянный куб, разорванный «искрой» — символом прорыва
блокады.

Светлана сказала, что существует легенда: между противниками с одной и другой стороны заключалось перемирие: если кто-то спускался за водой — выстрелы не звучали. Так ли это было на самом деле, теперь уже трудно выяснить, но хотелось бы в это верить…

С Синявинских Высот до поворота на Кировск (пять километров) мы возвращались пешком. Так решила Светлана. Чтобы пройти по той самой дороге, по которой шли бойцы 67-й армии Ленинградского фронта, по которой шёл мой дядя, чтобы вступить в свой последний бой с «фашистской нечистью», — как он окрестил немецких солдат в письмах к родным. И опять ощущение значимости этих мгновений.. этих шагов… по этой дороге…по этой земле…

Застываем перед Деревом Жизни — памятным знаком, возведённым на месте старинного села Синявино.

Двести три двора были стёрты немцами с лица земли, и биение пульсов и сердец живших здесь и трагически погибших слышишь каждой жилкой, каждым нервом своего тела.

И это чувство останется с тобой навеки, как и то потрясение, испытанное у стелы 124-й стрелковой дивизии в мемориальной зоне…

Нельзя было не посетить и Музей-диораму «Прорыв блокады Ленинграда». Трёхмерная панорама, простирающаяся на 40 метров в длину, восемь — в высоту, изображающая один из реальных эпизодов прорыва блокады в январе-феврале 1942 года под кодовым названием «Искра», благодаря манекенам, звуковому сопровождению и специальной подсветке выглядела максимально реалистично, и, казалось, что и сама находишься в эпицентре настоящего кровопролитного боя.

На площади перед музеем-диорамой представлена экспозиция военной техники, поистине единственная в своём роде; в ней собраны уникальные образцы боевой техники предвоенного выпуска: тяжёлые, лёгкие танки и даже один плавающий. Все они принимали участие в ожесточённых боях Второй Мировой. Пять танков подняты со дна реки Невы в районе легендарного Невского пятачка. И почётный строй этих грозных машин не только олицетворение беспримерного мужества и отваги защитников Ленинграда, но и Памятник всем героям «Прорыва».

Домой я везла горсть земли с того самого места, где проходила линия фронта в роковые дни августа 43-го, горсть земли, которую везла на могилы матери и брата Николая — Виктора (моего папы) в город Кимовск, Тульской области. А ещё самую малость надо будет приберечь для родины Николая — села Старое Киркино, Рязанской области, где прошли его детство и юность, откуда он был призван в Армию…

До последней минуты смогла проследить я боевой путь и 137-й танковой бригады, в которой служил командиром роты тяжёлых танков мой дядя — Тюнеев Михаил Сергеевич.

Он родился в 1921 году в селе Старое Киркино, Рязанской области. В школе его называли Максимом — по аналогии с Горьким — за страсть к чтению, грамотную, образную речь. В аттестате, выданном в 1939 году, по гуманитарным предметам ему выставлены только отличные оценки.

20 июня 1940 года Михаил был призван в ряды Красной Армии. Проходил учёбу в Орловском бронетанковом училище им. Фрунзе, а в августе 1941-го ещё «не оперившихся» курсантов отправили на фронт.
Его письма к родным проникнуты неподдельной заботой и любовью: «Не скучайте, привыкнете как-нибудь, и расстраиваться понапрасну нечего: всё обойдётся»; «…ремонтируется ли наша изба? Если нет, то обязательно ремонтируйте. Деньги зря не расходуйте»; «…обходитесь ли вы кормом для коровы?»; «Хорошо ли говорит у нас радио? Есть ли задолженность по абонентской плате?»; «Виктор! Валентина! Напишите, как учитесь? Я пока не сдавал зачётов, но к Октябрьской буду знать, как учусь. Тебя, Виктор, вызываю на соцсоревнование — у кого к Октябрьской будет лучше успеваемость?!»

Интересует его всё, что связано с родным селом: «Как идут дела в колхозе? Скоро ли окончится весенний сев?»; «…узнал, что Колька Арбузов работает завчитальней. Кто собирается туда по вечерам? Как проводится работа?». Не забывает Михаил спросить в письмах и о своих друзьях, об односельчанах. И нескрываемой грустью веет почти от каждого письма: «Скучаю о своей родине…часто вспоминаю о вас, о Киркино, и становится очень грустно, как вспоминаю обо всём прошедшем. Хочется побывать в Киркино. На будущий год, может быть, и приеду».

Не суждено было сбыться этим надеждам… Ровно через год Михаил погибает в своей боевой машине в боях за родину » смертью храбрых, смертью не мучительной, мгновенной»- повторяю теперь уже я те строки из письма его начальника, с которых и начинала свой рассказ.

Но потеряно было извещение о смерти Михаила при переподчинении Чапаевского военкомата другой области, и он, как и брат Николай, остался в архивном небытие — в безликом «пропал без вести».

И опять по какому-то наитию, не покидающему меня с того самого времени, как зародилась надежда найти хоть какие — либо проблески о судьбе моих дядей в необъятных источниках информации об этих событиях, казалось бы, потерявшись в массе исторических исследований, воспоминаний, дневниковых записей, я нахожу именно те, единственные, проливающие свет на такой короткий, но великий по своей значимости героически-трагический путь лейтенанта, командира роты 137-й танковой бригады Тюнеева Михаила Сергеевича.

Большая излучина Дона. Июль — август 1942 года. Бои на дальних подступах к Сталинграду. Времени на строительство танковых армий у командования Сталинградского фронта не было. Им приходилось вступать в бой ещё до завершения формирования. Отсутствовали гаубичная артиллерия, пушечные артполки, моторизованные дивизии. Недостаточно взаимодействовали различные рода войск. К тому же частая смена командующих, как оправданная, так и основанная лишь на подозрительности и личном недовольстве Сталина (одна многострадальная 62-я армия за неполные два месяца сменила четырёх командующих!).

Наверное, действительно существует предопределение, рок. Наверное, судьбой предначертан путь каждого. Но почему он бывает так неумолимо — краток, так неумолимо — мучителен?..

Ведь не погиб Михаил в том страшном бою 26 июля у Нижне — Чирской переправы, когда 137-я танковая бригада вместе со 112-й стрелковой дивизией по приказу командующего 64 — й армией генерала — лейтенанта В. И. Чуйкова была выдвинута для защиты правого берега Дона, чтобы предотвратить удар врага в тыл 62-й армии.

«Казалось, что нам всё же удастся остановить противника, не допуская к рекам Дон и Чир, и закрыть образовавшийся прорыв. Но в медсанбаты, в артпарки и в обозы частей, расположенных на правом берегу Дона и Чира, кто — то сообщил, что немецкие танки находятся в двух — трёх километрах. Многие устремились к переправе», — так описывал позже происходящее В.И.Чуйков. Под рукой у командования оказались только рота Т-60 и мотострелковый батальон из 137-й танковой бригады. Серьёзное сопротивление они оказать не могли, и врагу удалось пробиться к переправе. Рота 137-й бригады была практически полностью уничтожена, потеряв шесть танков.

Михаилу было суждено погибнуть 8 августа, когда уже были исчерпаны ударные возможности танковых армий Сталинградского фронта, а в состав немецкой армии прибыли новые боевые части.

Рано утром 7 августа противник перешёл в наступление. К этому времени 137-я танковая бригада вместе с другими соединениями была передана в распоряжение 62-й армии, готовившейся принять интенсивный натиск вражеских войск. На момент наступления немецкой армии Сталинградский фронт под командованием генерал — лейтенанта В. Н. Гордова лишился воздушной армии, переданной Юго — Восточному фронту. 62-я армия оказалась не только без авиационной поддержки, но даже без авиации, прикрывающей войска на поле боя. Немцы прорвали оборону дивизий, защищавших западный берег Дона, кольцо сомкнулось, отрезав путь к реке, и части и соединения 62-й армии оказались в окружении.

Вот как описывает эти события писатель-историк Исаев А.В. в книге «Сталинград. За Волгой для нас земли нет»: «От бреши, пробитой в обороне 112-й стрелковой дивизии у станции Чир, веером расходились 297-я, 76-я и 71-я пехотные дивизии и 24-я танковая дивизия XXIV танкового корпуса. 112-я стрелковая дивизия была отброшена на восток и прижата к Дону. Уже в 10.00 112-я дивизия начала переправу через Дон по железнодорожному мосту. Градом снарядов мост был подожжён, и переправа войск шла по горящему мосту. Но это только было начало катастрофы. Немецкие танки прорвались за отходившими танками 121 и 137-й танковых бригад к мосту. В 137-й танковой бригаде на тот момент оставалось 3 КВ, 4 Т-34 и 4 Т-60. С целью избежать захвата моста противником он был взорван в 14.00-14.30 8 августа 1942 года».

И опять не дающие покоя строки: «… но 08.08.1942г. Мишка погиб смертью храбрых в своей боевой машине, смертью не мучительной, мгновенной…». Как хочется в это верить…

Как жаль, что не смогла побывать я в Волгограде, в тех местах Суровикинского района, где в своём последнем кровопролитном бою сражался с врагом двадцатилетний лейтенант, командир роты тяжёлых танков Тюнеев Михаил.

Восстановили ли тот мост? Ходят ли и сейчас по нему поезда? Какую неразгаданную трагическую тайну хранит мост и щедро политая кровью земля близ него?..

И не будет душе моей покоя, пока я не смогу ощутить (как это было при поездке на Синявинские Высоты) ту же незримую связь с дядей Михаилом, прочувствовать каждой жилкой его последние минуты перед гибелью, вплоть до последнего вздоха.

Знал ли мой дядя, что обречён? О чём он думал в трагический момент? О матери, о своих братьях и сестре или о верных друзьях и милом сердцу селе Старое Киркино, где прошли его детство и такая быстротечная юность? Наверное, нет.

До последней капли крови защищать Родину! Отстаивать каждую пядь земли! Не допустить врага до Сталинграда! Как бы пафосно ни звучали сейчас эти слова, они и определяли суть тех, кто завоёвывал для нас, ныне живущих, Великую Победу! И мы не имеем права предать забвению память о них.

70 лет Тюнеев Николай и Михаил числились пропавшими без вести. Но время начинает обратный отсчёт. Из военного комиссариата города Кировска Ленинградской области получаю письмо. Читаю с трудом расплывающиеся от слез такие долгожданные и так и не потерявшие горечи и пронзающей боли строки: «…фамилия воина внесена в картотеку учёта безвозвратных потерь в отделе военного комиссариата Ленинградской области по городу Кировск и Кировскому району. Останки воина покоятся на братском воинском захоронении Синявинские Высоты. По мере изготовления мемориальных плит фамилия воина будет увековечена…».

Военный комиссариат Рязанской области направил моё обращение в Рабочую группу «Книга Памяти Рязанской области» с просьбой об увековечивании в Книге Памяти Тюнеева Николая Сергеевича, 1919 года рождения, и Тюнеева Михаила Сергеевича, 1921 года рождения, уроженцев села Старое Киркино Чапаевского (ныне Михайловского) района Рязанской области; также материалы о них переданы в Михайловский Краеведческий Музей.

Из Отдела поисковой работы Музея «Сталинградская битва» комплекса » Мамаев Курган» после моего запроса сообщили, что » лейтенант Тюнеев Михаил Сергеевич внесён в списки героических защитников Сталинграда», а для уточнения места его захоронения рекомендовали обратиться в военный комиссариат Волгоградской области.

Я верю, что и имя Тюнеева Михаила Сергеевича будет увековечено на мемориальной плите. Это нужно, это необходимо моей тёте — Тюнеевой Валентине Сергеевне, сестре Михаила, которой на днях — 29 марта — исполнится 91 год. Это нужно мне и моей сестре, племянницам Михаила, нашим детям, внукам, будущим правнукам. Ведь

P.S. Имя рядового Тюнеева Николая Сергеевича увековечено на плите, расположенной на Мемориальном Воинском Захоронении «Синявинские Высоты» г.Кировска, Ленинградской области в мае 2014г.