Жива святая память о героях. (О Василии Ивановиче Тюнееве)

В Старом Киркине, вспо­минают старожилы, немало дворян было, и жили они по- иному, чем, скажем, крестьяне в той же Волосовке, и от­ношение к ним, несмотря на такой немалый промежуток времени, осталось какое-то почтительное. Когда поинте­ресовалась у местных жителей о Василии Ивановиче Тюнееве, то услышала: «А, это тот, что роду барского, дворянский…» Вот ведь живучи традиции в провинции!

Сам Василий Иванович о своем родословном древе ничего и не помнит, родился он в 1924 году, когда не только не вспоминали о своих сословных принадлежностях, но и всяче­ски скрывали это. И все-таки были родители Василия Ивано­вича дворянского рода, и деды, прадеды их имели свою землю (и немало), и даже работников нанимали. Дома же в Старом Киркине и до сих пор доброт­ные, кирпичные сохранились на долгие годы.

Осталась здесь и Покров­ская церковь. Красивая, свое­образная постройка, правда, разрушенная временем. В на­чале Великой Отечественной войны, когда призывали на фронт Василия Ивановича, церковь была еще действу­ющей.

Был Василий Иванович артиллеристом, наводчиком, с лихвой хлебнул свинцовых ливней да шрапнельных каш. Несколько раз ранен был, по госпиталям намыкался, и вновь возвращался в бой.

И дошел бы до Берлина, если б не последнее ранение, навсегда оставившее память овойне. До сих пор носит Васи­лий Иванович в легком своем осколок. Хоть и перенес не одну операцию, крепко засел фашистский «сувенир» в его теле. И не дает он покоя всю жизнь человеку, вернувшемуся в родное село инвалидом в двадцать один год.

Шел домой с радостью. Да и здесь ждала беда: умерли отец и мать во время войны, не стало одной из сестер. А люди (а может быть, нелюди?) рас­тащили все из дома Тюнеевых, так что пришел измученный солдат к порушенному гнезду. Хоть и много горя да беды видел, но такого не ожидал от своих односельчан. Болью сердце спеклось! Поклонился родным могилкам, посидел на пороге пустого дома и отпра­вился ночевать в чужую избу.

Так и жил, пока невесту не присмотрел в Фёдоровке. Женихи в цене были, хоть и хворый, а приняли его в доме жены, свадьбу справили. И за­жил он со своей молодой, думая о будущем. Конечно, работник из него не ахти какой, но пахать годился, через силу
трудился, после мотористом работал, движок жил, свет в дома людей шел, словно сам Василий Иванович приносил в избенки, на ферму частички солнца, чтобы радостней жи­лось односельчанам.

Равномерно жизнь шла, работа, хлопоты по хозяй­ству, все привычно. Правда, рождение дочки — как луч в
его судьбе, в общем-то не­ласковой. Дочка подрастала, а жизнь Василию Ивановичу еще испытание готовила:схоронил он жену, дочка уехала свою долю искать в Рязани, и вновь один остался.

Пожалела его Ксения Афа­насьевна, сама тоже дочку вырастила, вдвоем-то легче, наверное, взвалила на плечи себе нелегкий груз эта не­молодая уже женщина, за больным мужем уход нужен, и все хозяйские дела в основном на ее плечах.

Забывают в Ильичевской администрации об инвалиде войны второй группы Тюнее­ве, и топки самим доставать приходится старикам, не раз в город ездит Ксения Афана­сьевна, пока не достанет уголь, переплатив за привоз. Вот и печку им недобросовестный человек сложил. Двести тысяч взял, а ушел — дымит печь, сначала думали: обсохнет, бу­дет все нормально. Но ничего не меняется, вся изба про­коптилась, а легко ль старикам побелить-то теперь стены? И не идет печник, чтобы ис­править свою оплошность, хотя и приглашали не раз. «Вот раньше, — говорит хозяйка, — таких не было. За свою работу мастер перед совестью своей отвечал. А сейчас не хотят люди о чести и достоинстве думать».

Да, тяжело на душе, обид­но. Но смиряются со всеми невзгодами старики.