Свожу счёты с жизнью: Труд как молитва создателю

Человеческое общество так устроено, что какую его часть ни возьми, с какой стороны ни посмотри, всюду, как в неком чертовом коктейле, увидишь ровно пять серо-буро-малиновых слоев. Не больше и не меньше. Один другого отвратнее.

Заглянешь в Древнюю Индию — наткнешься на знатных кшатриев, почетных браминов, заурядных вайшьев, злосчастных шудр и хуже чем злосчастных париев. Переберешься в Древний Египет или Древний Китай — та же картина, только с другими названиями. Перескочишь через тысячелетия и попадешь хоть в королевскую Францию, хоть в царскую Россию — привет: дворяне, духовенство, купцы, мещане, крестьяне. Можно чуть-чуть поближе к нашему времени, в СССР: номенклатура, просто служащие, ворье торгснабсбыта, рабочие, колхозники. Можно совсем в наше время: «новые русские», просто богатые, середняки, бедняки, нищие. Чуть подробнее, например, в тюремной камере: паханы, шестерки, мужики, козлы, «опущенные». Или в академии наук: академики, члены-корреспонденты, доктора наук, кандидаты наук, «неостепененные». Ну и так далее.

Вы ошибетесь, если подумаете, что пятеричное расслоение идет только по знатности или по богатству. Буквально по всему на свете. В том числе, скажем, по отношению к труду. Не секрет, что есть люди не от мира сего, которых именуют энтузиастами или, более насмешливо, трудоголиками. Как известно, эти сравнительно редкие экземпляры земной фауны не работают, чтобы жить, а наоборот — живут, чтобы работать. Независимо от положения и зарплаты. Это может быть и миллиардер Билл Гейтс, и скромный музейный работник на 400 р. в месяц, и директор концерна, и уборщица. Что ж? Заболеть можно чем угодно. В том числе и работой. Но на мой взгляд, эти больные заслуживают зависти и уважения. На них держится если не мир, то, как минимум, прогресс.

Ступенью ниже стоят предприниматели — категория значительно более многочисленная. У этих работа не ради работы, а ради прибыли, чтобы было на что как следует пожить, в смысле — отдохнуть. Кстати, предпринимателем тоже может быть каждый — и владелец предприятия, и мелкий служащий, и последняя гардеробщица. Каким бы ни был твой труд, но если ты превратил его в выгодный для себя бизнес — ты попал в эту категорию, чем бы ни назывался.

Середняком в этом плане выступает просто добросовестный работник. Который просто хорошо делает свое дело, как говорится, от сих и до сих, после чего удаляется в лоно семьи или в кино. Естественно, в контраст ему выступает работник недобросовестный, положиться на которого может только сумасшедший. Почему в одних странах их единицы в море добросовестных, а в других — наоборот, это особый разговор. Но факт есть факт. Между прочим, СССР проиграл войну за мировое господство с США («холодную») не в последнюю очередь по той простой причине, что из каждых четырех изделий советской промышленности — все равно, каких: от авторучки до межконтинентальной ракеты — одно шло в брак сразу, два оказывались негодными чуть позже, и лишь одно из четырех, сделанное на экспорт, по «спецзаказу» или по блату, могло претендовать на конкуренцию с иностранными аналогами.

Наконец, пятерку замыкает вообще ничего не делающий и лишь получающий зарплату тунеядец-лентяй, паразитус вульгарис. Но это — не во всякой стране и не в каждой отрасли производства. Особенно много их развелось среди советских деятелей науки и культуры, которые по инерции продолжают доживать свой век в той же стране, но чуть изменившемся государстве на ее территории.

Так вот, в деревне былых времен последняя категория была так же немыслима, как, скажем, кит на площади современного города. Конечно, если ты деревенский дурачок-юродивый, то можешь целый день сидеть на завалинке и разглядывать прохожих — слова никто не скажет. Но если ты заявишь, что у тебя сегодня нет настроения работать, потому что стресс, сплин, тоска, хандра и т. д., то в первую секунду ответом будет немое изумление окружающих. А во вторую Иван Ильич Бестужев так хватит тебя своим посохом промеж лопаток, что хандра тут же пройдет и побежишь с вилами метать очередной стог сена, как миленький. Кстати, именно на этой работе надорвались прадед, дед и бабушка.

Недобросовестность, конечно же, имела место. На Руси без этого невозможно. Но только в тех случаях, когда крестьянин ставился в положение батрака, работал «на чужого дядю». Все равно, какого — барина или советскую власть. Но чтобы он оказался недобросовестным на своем собственном поле, в своем хозяйстве — это все равно, что самому вымазать купленным дегтем ворота собственного двора. Во-первых, себе же дороже. Во-вторых, тут же станешь легендарным, как Красная Армия. О тебе сложат обидные частушки, про тебя начнут годами рассказывать, как про чукчу, тебе дадут новое прозвище — скажем, Косорукий. И вся твоя семья станет Косоруковыми, и дети, и внуки… Понятно, когда крестьян всех до одного превратили в батраков с надсмотрщиками — получили уже не просто тотальную недобросовестность, а повальное воровство.

А вот три первых категории для русского крестьянина сливались в одну, единую и нераздельную. Можно назвать его хоть трудоголиком (поневоле), хоть предпринимателем, хоть просто добросовестным работником, хоть горшком — все равно это был труженик, каких больше нет и никогда больше не будет.

Начать с того, что у этих людей не было часов. Ни в смысле наручных, карманных, настенных и напольных. Ни в смысле отсчета времени. Сутки делились на утро (с трех ночи по-нынешнему до девяти утра), день (с девяти до пятнадцати, поэтому в двенадцать — полдень), вечер (с пятнадцати до двадцати одного), ночь (до трех утра, поэтому в двенадцать — полночь). Летом все это определялось Солнцем, зимой — теми же, что и летом, сроками кормежки домашней скотины, доения добавлялось «рано» или «поздно»: «утресь рано», «вечером запоздно» и т.д. Иногда

на помощь приходили церковные службы (даже если на них не ходили): «к заутрене», «к обедне», «к вечерне», «ко всенощной». О такой мелочи, как минуты и тем более секунды, вообще не слыхивали. Они были так же остро необходимы, как нам — милли- и наносекунды. И две трети этих суток почти каждый день — тяжкий труд.

Далее, этим людям не требовались такие пустяки, как недели и месяцы, кварталы и семестры. Они делили год сразу на 364 дня (високосный — на 365). И каждый день имел свое название и свой распорядок. Достаточно было сказать: «На Николу Вешнего» или «На Варвару Великомученицу» — и сразу было ясно, какой день какого месяца имеется в виду. Мало того, им и годы-то отсчитывать казалось излишней роскошью. Они, как все древние цивилизации, вели счет времени по событиям. Например, «На Николу Вешнего, когда Страховы горели». И всем понятно, какой год, месяц и день подразумевается. Конечно, сегодня такой календарь кажется несколько странным. Но разве менее странным, чем «Год Черной лошади» или счет по лунным месяцам?

Как известно, день на день не приходится. Даже один и тот же «Никола Вешний» в разные годы. Погода разная. Севооборот вносит свои поправки. Кто-то умер или заболел, кто-то вошел в семью новичком. Не говоря уже о всяких сюрпризах со стороны начальства, не к ночи будь помянуто. Поэтому крестьянин не только вынуждался быть энтузиастом 16 часов в день, чтобы не помереть с голоду, вовсе не задумываясь о том, трудоголик он или нет; не только должен был быть в высокой степени добросовестным, чтобы не осрамиться и не окочуриться. Он еще вынужден был быть предпринимателем, обязанным каждый день принимать судьбоносных решений больше, чем сегодня весь кабинет министров за год. И от каждого решения зависела судьба семьи. И каждый из членов семьи — от трехлетнего ребенка, пасущего гусей или качающего люльку, до столетнего старика, плетущего лапти — был таким же ЛПР (лицом, принимающим решения) в пределах своего круга компетенции. Вот так и выживали 40 000 лет. Выживем ли теперь?

Вот такими работниками и были мои прадед, дед и бабушка.

И конечно, не только они.