В преддверии Страшного Суда, или Избежим ли предреченного в Апокалипсисе?

Предисловие

Прежде, чем написать предисловие к этой книге, я задал себе вопрос: имею ли право вообще писать предисловие к книге, затрагивающей демографические, экологические, социальные и, наконец, философские проблемы продолжения существования современного мира человечества? Какое отношение имеет каждый из нас к осмыслению этих проблем, к необходимости действовать и своими действиями приостановить те разрушительные процессы, о которых говорит автор?

Что такое якобы беспроблемное существование «Первого мира»? Что такое якобы заведомая бесперспективность существования «Третьего мира»? Что такое «отсутствие» веры без «присутствия» вины за это? Что такое «псевдогуманность»и как она связана с криминализацией нашей страны? Как воспринимать многое другое, что, к величайшему сожалению, свойственно нашему современному миру в целом и нашей стране как его частице. Я отложил перо, прочитал книгу во второй раз и понял, что если только философы или только социологи прочтут её, то получится еше один цикл общения в рамках очень узкого круга людей. А результат: очень громкий крик боли за судьбу мира для очень ограниченного круга людей.

А для нее (книги) и для него (автора) очень важно, чтобы её увидел и обратил на неё внимание тот широкий круг людей, которые занимаются вопросами, связанными с материальной, духовной, социальной, и, что не менее важно, телесной, физической культурой. С той частью человеческой жизни, которую мы называем досугом. Потому что одну из возможностей остановить надвигающуюся катастрофу автор видит в объединении людей вокруг единой цели, в создании самой великой в истории человечества Армии спасения от одиночества, бездуховности, от роботизации человеческого «Я», от угрозы полного нравственного падения общества.

Поэтому я обращаю внимание на эту книгу не только специалистов в области философии, социологии и других близких им научных специальностей, а всех людей, которым небезразлична судьбы человечества. В том числе своих коллег — педагогов, социальных работников, всех тех солдат будущей Армии спасения человечества, чей профессиональный интерес и основная практическая деятельность посвящены одной цели — сохранению нравственного и физического здоровья людей, населяющих эту планету.

Видит Бог, с нелегким сердцем приступаю я к этой рукописи. Не знаю ее издателя. Не вижу ее читателя. Не жду от нее ничего хорошего для себя. Сказать, что именно нас, человечество, ожидает не позднее грядущего столетия, если не очнемся и не изменим совершенно образа жизни своего, — это похуже, чем назвать Ленина и Сталина извергами рода человеческого (каковыми они являются на самом деле в свете общеизвестных их злодеяний), а затем получать подметные письма с проклятиями и угрозами остервенелых, — точнее, остервененных ими — фанатиков. Люди не любят правды вообще, горькой правды — в особенности. Раньше за нее рубили голову, сегодня за нее ненавидят и глумятся.

Долго, много лет, оттягивал час, когда надо садиться за эту рукопись. Писал книги и статьи, которые, казалось, легче найдут издателя и читателя. Но все настойчивее, помимо моей воли, звучал внутренний голос, призывавший исполнить свой Долг (с большой буквы), передать людям знание, которое дано мне. В этом году дважды, с разных сторон, все настойчивее прозвучал призыв начать, наконец, работу. Звучало уже не как совет и даже не как пожелание. А как Указание. И вот, в канун Святой Пасхи, 22 апреля 1995 года от Рождества Христова, ввечеру, обстоятельства сложились таким образом, что я не мог не сесть за стол и не начать писать сии строки. Твердо зная, что отныне буду использовать всякую свободную минуту, чтобы продолжить и завершить начатое.

Почтет ли кто написанное? Поймет ли? Встревожится ли? Понесет ли это Знание дальше и, главное, сумеет ли положить начало Движению, которое способно (пока еще способно) помочь предотвратить надвигающиеся бедствия, помочь избежать гибели человечества? Близкой — речь идет о ближайших десятилетиях, возможно даже о годах, не исключено — о завтрашнем дне (в самом буквальном смысле слова). Неизбежной — если не изменить существующее в мире положение вещей. Бог весть.

Да свершится воля Его, какая бы судьба ни постигла рукопись. Я должен выполнить то, что почитаю Долгом своим. Аминь.

Через несколько десятилетий — можно спорить — гадать только о том, через сколько именно — человечество должно погибнуть в волнах Второго Потопа, от которого нельзя спастись ни на каком ковчеге. Его можно лишь попытаться предотвратить. Ибо это будут волны не моря, а обезумевших человеческих тел.

Увы, те, кому по профессии положено знать о надвигающемся бедствии, — не знают о нем. Точнее, пребывают в разнообразных заблуждениях на сей счет. А те, кто принимает решения, полагаются на мнение тех. «кому положено знать». Либо на собственное невежество. Либо помышляют только о том, чтобы удержаться в кресле, на котором принимаются решения.

Глобальный «Титаник» на всех парах несется навстречу своей близкой гибели. Его штурманы понятия не имеют об айсбергах, способных пустить корабль ко дну за несколько часов. Его капитан и офицеры озабочены только тем, чтобы держаться за поручень капитанского мостика, отпихивая соседа. Его пассажиры предаются привычным порокам в многочисленных кают — компаниях.

А гибельный айсберг надвигается из тумана…

Сегодня, в середине 1990-х гг., на Земле насчитывается более пяти с половиной миллиардов человек. К 2000 году, по хорошо обоснованным прогнозам специалистов ООН, их численность превысит шесть миллиардов. К 2025 году — восемь миллиардов. К 2050 году — десять миллиардов. Из них девять миллиардов будут приходиться на «Третий мир» — развивающиеся страны Азии, Африки, Латинской Америки. Где и сегодня, при почти втрое меньшем числе людей, подавляющее большинство живет в бедности, в сельских хижинах или городских трущобах. Половина не имеет доступа ни к врачам, ни к лекарствам, ни даже просто к источникам чистой питьевой воды. То 1 есть обречена на массовые заболевания с высокой вероятностью ранней смерти. Не менее трети живет впроголодь, а каждый десятый, по сути, умирает мучительной голодной смертью. И каждый I третий взрослый не имеет постоянной работы либо работы (т. е. источника дохода) вообще. Живет на иждивении других.

Темпы роста населения в большинстве стран «Третьего мира» по-степенно замедляются. И специалисты спорят о том, когда и на каком уровне рост народонаселения земного шара прекратится. Оптимисты надеются, что это произойдет во второй половине грядущего столетия, когда численность землян замрет на отметке 10,5—12,5 млрд. чел. Пессимисты опасаются, что «пик» будет достигнут позже, когда к этой цифре прибавятся еще несколько миллиардов.

Со специалистами трудно спорить, тем более что и у оптимистов, и у пессимистов для их заключений немало веских оснований. Но самое интересное, что их цифры не имеют больше никакого значения: людской потоп произойдет, даже если каким-то чудом удалось бы «заморозить» численность мирового народонаселения на сегодняшнем уровне.

Вопрос вовсе не в количестве людских тел, которые задавят человечество своей массой, а в причинах, по которым эти тела поведут 1 себя как обезумевшие самоубийцы.
Оптимисты правы в своем утверждении, что рост населения на протяжении грядущего столетия или несколько позднее обязательно должен прекратиться.

Миллионы, десятки и сотни миллионов людей в странах «Третьего мира» перебираются из деревень в города, где с многодетной семьей намного труднее выжить. Где женщина все чаще ищет заработка в дополнение к заработку мужа (а это трудно совместить с высокой рождаемостью). Где муж и жена впервые узнают о способах предохранения от нежелательной беременности. А затем престижная мода ограничения числа детей в семье по усмотрению супругов идет обратной волной из городов в деревни. И бесстрастная статистика показывает, как в крупнейших странах «Третьего мира» — а именно они делают погоду в данном отношении — показатели рождаемости падают из года в год.

Пессимисты правы в своих опасениях, что падение рождаемости идет слишком медленно. Может продолжаться слишком долго, чтобы избежать надвигающихся потрясений. Может стать ощутимым слишком поздно.

Да, страны так называемой конфуцианской субцивилизации (Китай, Индокитай, Корея, Япония) могут позволить себе воззвать к гражданскому долгу законопослушного населения, и пропагандистскими (Япония), либо чисто административными (Китай) мерами резко затормозить рост численности населения. Но страны индуистско- буддистской, исламской, африканской и католической латиноамериканской субцивилизации бессильны это сделать при любых усилиях правящих кругов. Ибо там престиж отца семейства исстари определялся числом сыновей (дочери — не в счет), а господствующая религия традиционно поощряет многодетность семей. Так что в мировых масштабах сильно не «затормозишь».

Кроме того, в странах, где патриархальные традиции только—только начинают разваливаться, — от Марокко до Индонезии и от республик Средней Азии (в том числе бывших советских) до Южной Африки — люди видят, как представители «верхов» имеют по две — три жены, а иногда и целые гаремы с кучей детей. Это там — как марка престижной автомашины или модный курорт на Западе. И стараются подражать со своей единственной, по необходимости, женой хотя бы по части детей. Что также не способствует быстрому падению рождаемости.

Наконец, в некоторых из таких стран власти прямо поощряют высокую рождаемость в чисто политических целях: чтобы страна выглядела более значительной в борьбе с соседями. Иногда дается даже директивная установка: каждой замужней женщине рожать не менее пяти детей, чтобы было кому передавать винтовку погибшего в непрекращающейся кровавой междоусобице. Так закладывается локальное и даже региональное перенаселение отдельных районов и областей планеты.

Мы не называем здесь страны поименно. В конце концов, число детей в семье — это внутреннее дело каждой семьи. И каждого государства. Здесь соответствующие факты упоминаются только потому, что речь идет о судьбах всего человечества. В частности, чтобы показать, что опасения пессимистов не менее основательны, чем чаяния оптимистов.

И все же еще раз повторяем: угроза гибели человечества идет не со стороны «сколько», а со стороны «кто» (независимо от «сколько»).

Чтобы было яснее, давайте попытаемся представить себе, что конкретно скрывается за только что приведенными цифрами.

Взгляните на улицы любого из сотен городов «Третьего мира» — от Рио-де-Жанейро и Гаваны до Калькутты и Пекина, от Стамбула и Ташкента до Кейптауна и Джакарты. Взгляните на улицы тысяч и тысяч деревень. Хоть утром, хоть днем, хоть вечером. В любое время года и при любой погоде.

Вы увидите кучки ничем не занятой молодежи. Праздношатающейся. Праздноболтающей. Изнывающей в смертельной тоске. Большей частью это группки мальчиков — детей 5—10 лет, а то и моложе, мальчиков — подростков — 10—15 лет, взрослых молодых парней 15—20 лет, наконец, совсем взрослых и даже довольно пожилых мужчин на третьем — четвертом десятке лет своей жизни, а то и старше. Все чаще они перемежаются с группками девочек, девушек и молодых женщин, с утра до вечера предающихся все тому же «ничегонеделанию». Пока опасность исходит преимущественно со стороны мужского пола. Но и женский становится все агрессивнее. А когда детская или молодежная стая составляется из представителей обоего пола, образуется особо взрывоопасная смесь.

В таких детских и молодежных стаях уже не миллионы — десятки миллионов. А в обозримом будущем двух — трех ближайших десятилетий — сотни миллионов обездоленных человеческих особей, потерявших (или изначально не имеющих) цель, смысл своего существования. Накапливается критическая масса, которая неизбежно — как и во всякой атомной бомбе — должна взорваться и разнести все вокруг. Достаточно малейшей, пусть даже пустяковой на первый взгляд, первопричины. Достаточно маленького камешка, сдвинувшегося или сдвинутого со своего места, — и лавина обрушится вниз, погребая под собой все на своем пути.

Десятки миллионов, а в недалеком будущем сотни миллионов обреченных на пожизненное безделье молодых людей — вовсе не какие-то изверги, враги рода человеческого. Самые обычные люди. Одни поумнее, другие поглупее. Одни порядочнее, другие подлее. Встречаются достойные восхищения. Попадаются отъявленные негодяи. Но в массе своей — люди как люди. Просто они, как бывало всегда, оказались отверженными породившим их обществом. Просто их стало, как никогда раньше, много, слишком много. Просто они — в отличие от совсем недавних времен — стали существенно иными, чем их предшественники по тому же самому несчастью.

Образно говоря, общество сделало социальный аборт десяткам миллионов своих членов. И собирается делать сотням миллионов. А жертвы аборта еще не умерли. Живут. Вообразите себе, что ваш ребенок, которого вы зарезали на третьем месяце зачатия и выкинули в помойное ведро, вдруг каким- то чудом выжил и явился к вам живым укором. Примерно то же самое сделали мы — все мы! — по неразумию своему со своей молодежью. И возмездие неотвратимо.

Мы стараемся не думать о надвигающемся кошмаре. Нам кажется, что бедствие обойдет нас стороной. Ведь так якобы было всегда! Так — то так, да не совсем так. Точнее, совсем не так. Да, вот уже несколько десятилетий четверть миллиарда индо-станцев, примерно столько же китайцев и индокитайцев, примерно столько же негров в Африке, арабов на Ближнем Востоке, латиноамериканцев и т.д. пожизненно выключены из общественного производства, не нужны ни в сельском хозяйстве, ни в промышленности, ни на транспорте, ни в торговле, ни тем более в разных конторах — офисах. Это полностью или частично, открыто или скрыто безработные, которые живут за счет международной, государственной, муниципальной, родственной, храмовой благотворительности, за счет случайных или сезонных приработков, а то и просто подаянием. Поколение за поколением они привыкли к такому существованию. Не видят и не ищут выхода из него. Воспитаны в религиозном смирении. Заняты с утра до вечера разного рода традиционными ритуалами, а многие — поисками случайного приработка. Иногда они ропщут. Но почти никогда не бунтуют, не восстают против не ими установленного порядка вещей. А если и бунтуют — то стихийно, бесцельно, бессмысленно. Такой бунт нетрудно подавить. Словом, дитя не плачет— мать не разумеет. И вот на смену десяткам миллионов старых, привычных, «смирных» отверженных и обездоленных приходят сотни миллионов новых, бездушно воспитанных нами же самими в совершенно ином духе, далеком от религиозного смирения, но таких же отверженных и обездоленных. И мы по лености ума полагаем, что «новые» будут вести себя как «старые». Но чудес на свете не бывает. Если разбудил в человеке зверя — не жди, что зверь станет вести себя по — человечески.

Да, формально мальчик или юноша на улице Рио-де-Жанейро — католик. На улице Тегерана — шиит. На улице Каира — суннит. На улице Калькутты — индуист. На улице Бангкока — буддист. На улице Шанхая — конфуцианец. И т.д. Однако на самом деле лишь единицы из них — действительно христиане или магометане, индуисты или буддисты, конфуцианцы или молодые люди иной веры, иных убеждений. Подавляющее — и все возрастающее! — большинство обездолены не только в материальных, но и в духовных благах. Они, по сути, лишены всех семи форм общественного сознания. У них нет сколько-нибудь устойчивого мировоззрения. Они имеют смутное представление о научных знаниях. Очень далеки от эстетического Чувства Прекрасного. У них нет внутреннего запрета совести: «нельзя». Есть только сомнение: «удастся ли?» Потому что совесть задавлена в зародыше: с ней невозможно выжить в таких условиях. У них нет и внутреннего запрета на все незаконное. Есть только убеждение: «не пойман — не вор». Ибо только так выживают в сложившихся условиях. У них нет Ответственности Члена Общества, Гражданина. Они боятся только силы. И подчиняются только силе. Наконец, в их сердцах отсутствует Вера. Остались только суеверие и изуверство.

Они не виноваты в том, что они такие. Так они воспитаны. Нами. Самими. Нам самим и пожинать посеянное.

Воспитанное нами человекообразное существо намного страшнее самого лютого зверя. Зверь не только боится кнута, но и откликается на ласку. Поддается дрессировке. Главное же — управляется инстинктами, врожденными или приобретенными рефлексами, которые запрещают ему делать что-либо самоубийственное для его рода — племени. Человек — зверь научился подавлять спасительные рефлексы, гасить проблески разума. Он ведет себя как животное, зараженной бациллой бешенства. Какой-то повод, какая-то причина — и взбесившийся хищник рвет зубами всех вокруг, пока его не прикончат. Или пока не издохнет сам, прикончив остальных.

Пока человек — зверь, можно сказать, дремлет, спит походя. Он озабочен справлением нужды. Нужно утолить голод. Одеться помоднее. Справить нужду на такой же особи противоположного пола. Заслужить (или завоевать) уважение окружающих. И на этой основе проникнуться уважением к самому себе, без чего невозможно бороться за жизнь. Возвысить себя унижением окружающих, порадоваться несчастью соседа, порадоваться тому, что несчастлив не ты сам, а другой. Одурманить сознание никотином, алкоголем или еще более сильнодействующими наркотиками, чтобы хоть на время отрешиться от безотрадности окружающего. Развлечься любыми средствами, любой ценой.

И, конечно же, пока человек-зверь скован страхом. Страхом, что если он попытается улучшить свое существование за счет окружающих путем нарушения установленных порядков, то окружающие и полиция сделают его существование еще более тяжким.

Кроме того, у многих в сознании (или хотя бы в подсознании) брезжат смутные заповеди, заложенные семьей с детства: не будь зверем, не делай другому того, что не хотел бы, чтобы делали тебе, старайся жить прилично той жизнью, которая выпала на твою долю, и т.п. Все это оказывает пусть слабое, но все же несколько умеряющее воздействие. Жаль, что сила таких заповедей слабеет год от года; все меньше семей, где разумное, доброе, вечное закладывается с детства.

Достаточно появиться инструменту, который вывел бы человека-зверя из спячки; достаточно появиться механизмам, которые бы сняли страх возмездия за нарушение установленного, — и человек-зверь станет Зверем Апокалипсиса, который растопчет человечество, сгубит его и погибнет сам вместе с ним.
Такой инструмент появился.

Появились и Механизмы Погибели Человечества — целых три. Инструмент — самый обычный телевизионный ящик. Пусть даже маленький, черно-белый. С плохим, мерцающим изображением. Важно не как, а что изображается. И очень важно, чтобы ящик был практически вездесущим: в комнате, на стойке бара, в витрине магазина, на подоконнике открытого окна…

То, что показывают в этом ящике практически круглые сутки (и что при желании можно дублировать с помощью видеокассет), рассчитано вовсе не на телезрителей Рио-де-Жанейро или Калькутты, Каира или Киншасы. Такого рода продукция готовится исключительно на потребу мирно дремлющего обывателя Зальцбурга в Австрии или Бергена в Норвегии, Хьюстона в США или Торонто в Канаде, в тысячах благополучнейших «таунов» от Сан-Франциско до Хельсинки и от Триеста до Ванкувера.

С этими людьми, гордо именующими себя населением «Первого мира», составляющими сегодня всего лишь пятую часть человечества, а завтра — вряд ли и одну десятую, т.е. величину, которой можно пренебречь, произошло трагическое несчастье: они успешно решили все свои бытовые проблемы, над которыми безуспешно бьется население «Третьего мира» («Второй мир» — развитых стран победившего их социализма — ныне быстро разлагается на «Первый» и «Третий»). Для них перестало быть проблемой наесться досыта, одеться, как принято, обрести и содержать благоустроенное жилье плюс автомашину. И даже потеря работы для них не проблема: система социального обеспечения гарантирует безбедное существование на вполне приличном уровне. Не о чем беспокоиться, не за что бороться!

Это еще полбеды. Беда в том, что в их родном городе и округе вообще ничего не происходит. Во всяком случае, ничего, способного вызвать тревогу, прервать мирную дремоту. Годами. Человеческая психика не способна выдержать такого беспроблемного существования. И подобно тому, как человека гнетет «леденящая» (или «щемящая») абсолютная тишина — ему нужен «естественный шумовой фон» — точно так же его угнетает сплошное благополучие. Необходима «встряска»!

Какая? Дрязги с соседями, мелкие неприятности на службе — не в счет. Сплетни — тоже нечто вроде гомеопатии. «Отвести душу» болельщиком на стадионе — это уже кое-что. Но каждый день — надоедает. Наркотики? Опасно для здоровья и поэтому далеко не для всех.
И вот появляется телепродукция специально для «встряски», для «отвода души», когда от безоблачного благополучия — тоска такая, что хоть волком вой.

Ты сидишь, как сидел, покойно в своем кресле перед телеящиком — более родным, чем все родственники вместе взятые. А перед тобой без конца разыгрываются сцены, многих из которых вполне хватило бы, чтобы довести до отчаяния самого отчаянного авантюриста. Нападения, погони, грабежи, стрельба, насилие, насилие и еще раз насилие с раннего утра до поздней ночи, сотни сцен разнообразного насилия на протяжении дня.

Кайф!

В состоянии телекайфа мало кому приходит в голову, что те же сцены может смотреть вовсе не умирающий от скуки обыватель. Что на другого зрителя эти же самые сцены могут производить совершенно иное впечатление. В том числе грозящее недалекой гибелью благополучному обывателю «Первого мира».

Представьте себе молодого человека из мира, противоположного первому и уже известного нам под номером «Третий». Независимо от того, окончил он школу иди неграмотен, имеет ли работу или годами околачивается на улице безработным. В девяти случаях из десяти при всех вариантах его окружает такая убогая бедность, а то и такая безысходная нищета, что он рад каждой монетке, способной помочь хоть немного скрасить безотрадное, а нередко и полуголодное существование.

И вот он вперяется взором в телеэкран, на котором его сверстник или субъект чуть постарше лихо вышибает дверь ногой, направляет пистолет на людей, которых обычно боятся, уважают, которым завидуют — и отбирает у них деньги. Кучу денег! А затем уходит от погони, убивает одного за другим своих преследователей. И вот уже грабитель — в роскошном авто, на роскошной вилле, за роскошным столом с роскошными женщинами. Это тебе не какая-нибудь заработанная монетка!

Такие телекартины он видит ежедневно. Неделями. Месяцами. Годами. Происходит соответствующее воспитание личности. Как, оказывается, просто выбиться из нищеты: наставил пистолет, выстрелил, убил, ушел от погони, от наказания — и ты сказочно богат! И ты блаженствуешь в мире, так обольстительно непохожем на мерзкий окружающий тебя.

Телеэкран отнюдь не показывает негативные, теневые стороны этого сказочного мира. Ведь показывается-то сказка! Не показывает он и обреченности этого мира (ниже нам предстоит поговорить на сей счет подробнее ). Показывается соблазн. И указывается путь — где и как таковой соблазн обрести.

Молодой человек может попробовать сделать телеэкранную сказку былью в своем собственном городе или деревне, в любом другом городе своей страны. Он быстро убедится, что только чудо может помочь хотя бы одному из миллиона не то что стать богачом, а просто подняться хоть на одну ступеньку выше в установившейся социальной иерархии: все места на ступеньках давно заняты, и у каждой «щелочки» наверх — толпа рвущихся и страждущих.

Он может попробовать правдами и неправдами пролезть в столь заманчивый на телеэкране «Первый мир». Чтобы столь же быстро убедиться, что и там его ждет отнюдь не блаженство, а изнурительная, монотонная, одуряющая работа с утра до ночи и жизнь в трущобах, очень похожих на его родные, отечественные. Что его никогда не примут там в круг благополучных и привилегированных аборигенов. Что его удел — занимать рабочее место, которым эти аборигены брезгуют, предпочитая числиться безработным, с пособием, на которое в «Третьем мире» может рассчитывать разве лишь министр. Но даже такой удел достается единицам из миллионов желающих. И сопровождается такими унижениями, которые быстро превращаются в зависть и ненависть.

Так год за годом складывается авангард грядущей армии могильщиков «Первого мира». Очень похожий на рабов Древнего Рима, которые показали готам (кстати сказать, прямым пращурам нынешних аборигенов «Первого мира»), как ворваться в Вечный Город и предать его разграблению.

Впрочем, молодой человек, готовый на все, чтобы вырваться из тисков безысходной нищеты, может избрать еще один путь. В свою очередь, распадающийся на три тропинки, по которым можно подойти к стенам ненавистного «Первого мира» и ринуться к его сокровищам.

Первая такая «тропа войны» — тоталитаризм. Государства, созданные по образу и подобию сталинского Советского Союза или гитлеровской Германии. Во главе каждого такого государства встает демагог, который приходит к власти только благодаря столь же широковещательным, сколь и явно нереальным обещаниям, а удерживается у власти только благодаря широкомасштабному постоянному террору и беспрерывным военным авантюрам. В качестве объекта террора может быть любая категория людей — важен не повод, а сам объект, судьба которого держит всех прочих в страхе, не давая пробиться росткам «инакомыслия» и тем более «свободомыслия». Объект авантюры тоже может быть в принципе любым — лишь бы отвлечь на него внимание людей и вызвать у них массовый психоз ожесточения против «врага». А уж любая, пусть самая незначительная, победа — самый верный способ упрочения своей власти.

Исторический опыт показывает, что тоталитаризм необязательно должен быть явным, открыто репрессивным и агрессивным, как на Кубе, в Ливии, Ираке, Иране, северной Корее. Он может быть «половинчатым», скрытым (замаскированным до поры до времени различными «демократическими» драпировками), а главное — потенциальным, находящимся, подобно некоторым видам смертоносных бактерий, в как бы «спящем» состоянии до той минуты, пока благоприятствующие обстоятельства не позволят «ожить» и быстро довести жертву до предсмертной агонии. Мало какое из государств «Третьего мира» может похвастать сегодня тем, что напрочь лишено гибельных бацилл тоталитаризма, способных обернуться эпидемией при малейшем ослаблении иммунной системы соответствующего социального организма.

На сегодня эта «тропа войны» — самая значительная и опасная. Вторая такая «тропа» — мафиозные структуры. Они очень похожи на тоталитарные режимы. Там тоже во главе каждой шайки гангстеров стоит человек, который способен помыкать остальными и присваивать себе львиную долю награбленного, только опираясь на лично преданных себе прихлебателей, только путем постоянной расправы с «отверженными» (неважного какой причине), чтобы держать в страхе и повиновении остальных, только пока ему сопутствует удача в разбоях и грабежах, кражах и «нелегальном бизнесе». По этой причине все без исключения мафиозные структуры, так же, как и любой тоталитаризм, агрессивны и репрессивны. Они ждут лишь «своего часа», лишь подходящей обстановки, чтобы развернуться, как говорится, вовсю.

Сегодня два обстоятельства создают именно такую обстановку.

Во-первых, зарождение (пока еще только зарождение!) химической индустрии производства наркотиков нового поколения, которые будут настолько же действеннее уже привычных опиума, кокаина, гашиша, ЛСД и др., насколько те — сильнее наркотиков типа никотина или алкоголя. Главное же, гораздо проще создать подпольные лаборатории по производству таких наркотиков и развернуть сеть их сбыта за рамками тех путей, которые способна контролировать полиция. Перед этим новым поколением наркотиков мировое сообщество столь же бессильно пока, сколь и перед вирусом СПИДа.

Человеческие пороки поражают своими масштабами во всех отношениях. И если на пристрастии к каким-то паршивым наркотикам нынешнего поколения, транспортировка и реализация которых сопряжена с колоссальным риском, мировая наркомафия сумела нажить сотнемиллиардные состояния и создать целые «наркоимперии», посильнее иных государств средней руки, — то нетрудно представить себе, как развернется наркобизнес на новой основе, насколько мощнее и агрессивнее он станет, как легко будет «выбиться в люди», если влиться в его ряды и суметь потом «отмыть» преступно нажитые деньги.

Во-вторых, идет процесс сращивания мафиозных и чиновных структур путем лавинообразного коррумпирования последних. В моей родной стране, России (это же относится к любой другой республике бывшего Советского Союза и почти к любой стране «Третьего мира») с каждым годом труднее понять, где кончается государственный чиновник и начинается отъявленный бандит, который не просто ожидает привычную взятку, а нагло вымогает все более значительные суммы, угрожая крайне неприятными последствиями при уклонении от поборов.

Таким образом, подключившись к мафиозным структурам, молодой человек вполне может рассчитывать на столь же беззаконное, сколь и безнаказанное обогащение, причем не обязательно в шайке уголовников — в кресле чиновника тоже. Важно только слепо повиноваться и идти туда, куда ведут: «вольномыслия» мафия не прощает совершенно так же, как и тоталитаризм.

Наконец, третья «тропа войны» — изуверские (они же — тоталитарные) секты. Их агрессивность резко возросла за последние годы. Объективная опасность для человечества, идущая с этой стороны, — тоже. Необходимо сказать несколько слов в пояснение такого явления.

Свобода совести, как известно, принадлежит к числу фундаментальных прав человека. Человек вправе верить во что угодно или не верить ни во что, принадлежать к любой религиозной конфессии или не принадлежать ни к какой. Это — его личное дело, дело его собственной совести. При этом он не обязан придерживаться взглядов большинства, может принадлежать к любой, пусть даже самой малочисленной секте верующих — пусть даже состоящей только из него самого персонально и единолично. Однако секты, как показывает жизнь, бывают разные. Одно дело — совокупность людей, которых объединяет то или иное толкование верования. И совсем другое — когда требуется слепое повиновение лидеру, который объявляется толкователем и руководителем. В этом случае неизбежна трансформация такого лидера в обычного главаря, который окружает себя прихлебателями и поддерживает свою власть репрессиями (порождающими страх и повиновение), а также разного рода авантюрами (порождающими массовый психоз с теми же результатами). Иными словами, получается социальная организация, не отличимая от тоталитарных и мафиозных структур, только прикрытая флером соответствующего «учения».

И опять — таки с теми же результатами.

Секты второго типа, независимо от особенности исповедуемой доктрины, всегда носили изуверский характер (понимая под изуверством жестокость, основанную на религиозной нетерпимости). Мы слышали и читали о сектах, в которых практикуются изощренные пытки и мучительное умерщвление попавших в разряд «жертв», иногда — массовое убийство или самоубийство членов секты (реже — вместе с главарем, чаще без оного). В последние годы все чаще читаем и слышим о сектах, стремящихся навести ужас террористическими актами против довольно широких слоев населения (отравляюший газ в токийском метро, взрыв в Оклахома-сити и т.д.). При этом мотивы терактов могут быть самые разнообразные — от религиозного фанатизма до обыкновенного шантажа. Характер тоталитарных сект тоже может быть самый разный — от религиозного фундаментализма до обыкновенного фашизма (нацизма, расизма).

Нас в данном случае интересует только один аспект, связанный с деятельностью тоталитарных сект. Достаточно вступить в нее — и ты больше не предоставлен сам себе во всей безысходности своего положения. Тебя накормят, дадут угол и одежду. Тебе, мягко говоря, не придется жаловаться на скуку: в организациях такого рода человека сумеют занять с утра до ночи. Если постараться, можно выбиться в начальники — пусть не очень большие — и помыкать людьми, подобно тому, кому завидовал допрежь. Условие лишь одно: беспрекословное слепое повиновение. И если будет приказ: убей — убивай, не задумываясь.

Мы привыкли к «сосуществованию» с тоталитарными, мафиозными, изуверскими структурами, опасаемся, но не боимся их. В самом деле, что может сделать какой-нибудь Муамар, Саддам, очередной, новоявленный Аль Капоне или Асахара? Ну, пойдет на террористический акт — арестуем или, если нет такой возможности, нанесем бомбовый удар по вилле злодея, для острастки. Ну, нападет на соседнюю страну — устроим еще одну «бурю в пустыне» и возвратим, так сказать, в первобытное состояние. На большее у них руки коротки. Коротки? Пока.

Мы, подобно страусам, прячем головы в песок и стараемся не задумываться о том, что произойдет, когда в руках злодеев только что очерченного типа окажется оружие массового поражения — безразлично, атомное, химическое или бактериологическое. А оно, при существующем положении дел, можно сказать, прямо-таки плывет к ним в руки год за годом, день за днем. И безусловно — если положение дел не изменится радикально — окажется в их руках со дня на день. Теперь попытайтесь возможно более спокойно представить себе, что произойдет, когда это случится.

Ни любой руководитель тоталитарного государства, ни любой главарь любой мафии, ни любой «гуру» любой изуверской секты не может рассчитывать на прочность своего положения, если будет сидеть сложа руки. Напомним, ему нечего предложить людям кроме Репрессий и авантюр, шантажа и психоза. А ему надо что-то предлагать — иначе раньше или позже придется уступить место более энергичному «предлагателю».

Саддам Хусейн попросту просчитался. Он рассчитывал на поддержку Советского Союза, а тот оказался в положении, когда ни о какой поддержке кого бы то ни было не могло быть и речи. А затем вообще перестал существовать. Нетрудно догадаться, что положение было бы совсем иным, если бы в Вашингтоне пришлось задуматься над дилеммой: либо Четвертая мировая война (считая Третьей — «холодную», в которой СССР потерпел серьезное поражение), либо … либо «Первому миру» пришлось бы доставать кошелек и откупаться от наиболее агрессивных представителей «Третьего мира» совершенно так же, как приходится раскошеливаться, когда на тебя наставляют пистолет в каком-нибудь Гарлеме. А теперь представьте себе ситуацию, в которой Саддам (или очередной Аль Капоне, или очередной …) имеет возможность подкрепить свои требования вполне реальной угрозой взрыва портативной атомной бомбы в Центральном парке Нью-Йорка, газовой атаки, способной уполовинить население Лондона, Токио, Парижа, отравления чумными бациллами городского водопровода любого крупного города «Первого мира».

Представили?

А теперь представьте себе, как мы уже говорили, 750 миллионов людей сегодня и 7500 миллионов людей завтра, готовых на все, лишь бы выбиться из безысходности своего безотрадного существования, мало того, знающих, как выбиваться по той или иной «тропе войны».

Следовательно, нужно лишь стечение обстоятельств, лишь благоприятный момент, лишь повод, лишь камешек, чтобы лавина покатилась с «Третьего мира» — на «Первый».

Людской потоп. На тебя, читатель.

С году на год. Со дня на день.

Задумывались ли вы, как и почему происходит ваше выздоровление, скажем, после гриппа? Даже если вы не принимали никаких лекарств.

Вирусы, как известно, размножаются намного интенсивнее, чем люди сегодня. Проходят сутки — и вот их больше, чем может паразитировать на теле человеческом. А число паразитов удваивается и удваивается. И наступает катастрофа: общая погибель на благо страдающему от них организму. Либо гибель организма, на тоже вместе с паразитирующими на нем. Нет бы приостановить размножение, и тогда можно благодушествовать неопределенное время как бы в скрытой форме. Некоторые вирусы так и поступают. Но не вирусы гриппа. И не люди.

Задумывались ли вы, что произошло бы в реках, озерах и морях, если бы из каждой икринки — или хотя бы половины икринок — вырастала рыба? Наверное, Мировой океан давно походил бы на садок со сплошной массой бьющихся рыбьих тел. Но вряд ли долго походил бы: рыбы в такой ситуации быстро передохли бы и на месте Мирового океана осталась бы зловонная жижа с последующими химическими превращениями — но увы, уже без рыб.

Задумывались ли вы, что произошло бы с землей, если бы на ней неограниченно плодились, скажем, слоны или тигры? Напрягите воображение и представьте себе джунгли, по которым бродят пять, десять, пятнадцать миллиардов слонов, каждый из которых пожирает за день целую рощу зелени; пять, десять, пятнадцать миллиардов тигров, каждый из которых пожирает раз в несколько дней какую-то трепетную лань.

Конечно, слонов и тигров можно вообразить себе в любом количестве. Но джунгли, с их зеленью и трепетными ланями, при таком количестве голодных ртов — нет. А, следовательно — нет и слонов с тиграми.

Экологи сегодня более или менее точно представляют себе масштабы любой разновидности животного мира, способной сосуществовать с другими разновидностями и растительным миром планеты неопределенно долгое время без ущерба для окружающей среды и, в конечном счете, без угрозы исчезновения с лица земли себя самих. За этими пределами выдаются лицензии на отлов или отстрел. Определены такие масштабы и для людей, которые при всем их самомнении были и остаются всего лишь одной из разновидностей земной фауны, со всеми ограничениями, для других разновидностей природой установленными.

Эти масштабы заведомо больше порядка миллионов и даже десятков миллионов особей, но заведомо меньше порядка миллиардов и тем более десятков миллиардов. По всем данным, полученные величины укладываются в порядок сотен миллионов и большей частью располагаются в диапазоне 500-1000 миллионов, иногда сужаясь до более точного диапазона 700-900 миллионов. Короче говоря, результаты экологических исследований показывают, что планета Земля неопределенно долгое время способна выдерживать нагрузку в виде не более чем одного миллиарда человеков разумных, да и то, если эти человеки будут вести себя разумно.

Этот миллиард успел уже получить в современной литературе титул «золотого миллиарда».

Как достичь «золотого миллиарда», вместо пяти «серебряных» сегодня, десяти «бронзовых» завтра и пятнадцати «железных» послезавтра? Памятуя, что, согласно античной мифологии, за железным веком, идущим на смену золотому, серебряному и бронзовому, обязательно наступает конец света. Если не возвратиться вновь к золотому.
В принципе существуют три способа.

В принципе существуют три способа.

Первый из них — предоставить решение проблемы Матери — Природе. Она, безусловно, наведет мудрый порядок. Только очень уж безжалостными методами в отношении своих неразумных детей.

Собственно, она уже начала действовать именно в этом направлении. Мы имеем в виду нарастающую эпидемию СПИДа, способную унести миллионы, а в более отдаленной перспективе — и миллиарды жизней. При этом начинают соперничать между собой несколько видов смертоносных вирусов, против которых современная медицина бессильна.

Надо отдавать себе отчет, что при существующем положении вещей «Третий мир» беззащитен от этой напасти и обречен на исчезновение не позднее грядущего столетия только по одной этой причине. Взгляните на статистику лавинообразного роста зараженных и умерших от СПИДа (процесс, по сути, только начинает развертываться) — и убедитесь сами. Однако надо отдавать себе отчет и в том, что «Первый мир» связан тысячью нитей с «Третьим» и потому обречен тоже. Разве что несколько позже.

СПИД — это еще не все. Идет лавинообразный процесс загрязнения окружающей среды. И эта последняя безусловно ответит соответственно — в первую очередь по миллиардам скученных в городских трущобах и сельских хижинах. А затем неизбежно — по миллиарду благодушествующих в благоустроенных особняках.

Сегодня уже не надо напрасно гадать, какой вселенский мор и когда обрушится на людей. Достаточно провести прогнозные разработки во всеоружии инструментария современного технологического прогнозирования — и можно с достаточной степенью вероятности определить возможные превращения земной атмосферы в боевые отравляющие вещества, питьевой воды и продуктов питания — в медленно действующий яд, почвы — в подобие минного поля, начиненного минами замедленного действия, естественного радиационного фона — в хиросимский и чернобыльский. Можно достаточно ясно представить себе процесс вырождения целых народов — от поколения к поколению. Вплоть до нулевых значений.

Словом, Природа обязательно наведет порядок. Только вот нужно ли ждать от Природы такой милости?

Второй способ — «самодеятельность» по взаимоистреблению существующими подручными орудиями, даже без помощи средств массового поражения. Этот способ освоен довольно хорошо (если здесь уместно слово «хорошо»), и его применение принимает все более широкие масштабы.

Блестящая иллюстрация применения указанного способа — бессмысленный многолетний ирано-иракский конфликт недавнего прошлого (точнее, конфликт между тоталитарными лидерами обоих государств), унесший жизни более миллиона потенциальных отцов семейств. Спора нет, эта своего рода социальная стерилизация населения способна свети на нет любой рост народонаселения и даже само народонаселение. Особенно если прибегнуть к средствам массового поражения. Вопрос только в том, насколько желателен такой путь для судеб человечества и является ли он единственно возможным, если не считать упомянутых выше регулов Матери — Природы?

Сегодня такой способ успешно применяют на границах Перу и Эквадора, в Руанде и Бурунди, в Югославии, на Кавказе и Ближнем Востоке, в Афганистане и Таджикистане, в злосчастной Камбодже. Завтра могут еще более успешно применить в других странах мира — и не только «Третьего мира». Тогда рассматриваемая нами проблема решится как бы сама собой. Только вот какой ценой. И не окажется ли цена неподъемной для человечества?

В поисках третьего пути, альтернативного столь печальным предыдущим, мы выходим на понятие псевдогуманности. Оно на поверку оказывается противоположным понятию гуманности. Ибо скрывает содержание контргуманное, антигуманное, вопиюще бесчеловечное. Коренится оно в присущем человеку лицемерии, ханжестве, побуждающем якобы во имя человечности творить поистине бесчеловечные злодеяния. Но имеет и определенный рациональный смысл, не допуская разного рода злоумышлений и злоупотреблений.

Мы сталкиваемся с псевдогуманностью, когда врача обязывают сохранить жизнь заведомо нежизнеспособному ребенку — уроду и/или дебилу. Который на долгие годы станет не то что обузой для родителей и общества, а адской мукой для окружающих и в тяжкую тягость самому себе.

Мы сталкиваемся с псевдогуманностью, когда врачи и близкие не только морально, но и прямо по закону — под страхом тюрьмы — обязаны годами заботиться о живом трупе, заведомо неспособном выздороветь. Не способном даже поднести ложку ко рту, не способном без посторонней помощи повернуться с боку на бок и справить естественную нужду

Мы сталкиваемся с псевдогуманностью, когда врачи и близкие точно так же обязаны годами, до естественного смертного конца, заботиться о существе, бывшем некогда человеком. Которое либо лишилось рассудка, либо под бременем старости впало в маразм.

Мы сталкиваемся с псевдогуманностью, когда подаем псевдонищему, заведомо зная, что он является «щупальцем» мафиозных структур. Что из наших монеток складываются миллионные состояния у тех, кто манипулирует попрошайками, как марионетками. Мы особенно охотно подаем нищенке с ребенком на руках, хотя заведомо знаем, на что обречен в данном случае ребенок и какими средствами достигается его дремотное состояние на руках просящей его именем подаяние. Фактически мы подаем хуже чем детоубийцам — современным компрачикосам. И очень гордимся своей мелкомонетной щедростью.

Мы сталкиваемся с псевдогуманностью, когда содержим великовозрастного балбеса (балбесиху), сытно кормим и модно одеваем его, даем без счета карманные деньги и полагаем, что понятия «обычный бытовой паразитизм», а также «растлители и растленные» к сему не относятся. Когда принимаем кучу родственников или отнюдь не добрых в данном случае знакомых Бог весть, откуда и позволяем им на месяц — другой превратить свое жилье в мерзостную смесь постоялого двора с проходным. И не потому, что людей пригнала беда (не о беженцах или других попавших в беду речь — тут-то гуманизм вовсе не «псевдо»), а потому, что совершившим нашествие так удобнее и выгоднее, потому что наглость пролезла в щели псевдогуманности. Или, наоборот, когда приглашаем к себе обездоленных и устраиваем им праздник на часок — другой, совершенно не задумываясь, каково им будет возвращаться в свое «первобытное состояние» и каковы будут конечные результаты нашего благого намерения.

Наконец, мы сталкиваемся с псевдогуманностью, когда даем жизнь отнявшему жизнь, когда стараемся возможно меньше огорчить несущего беду, когда больше всего заботимся о том, как бы «погуманнее» обойтись с убийцей, насильником, вором, вымогателем, хулиганом.

Псевдогуманность, как и всякое ханжество, часто принимает воинствующий характер. Не успел написать предыдущие абзацы, подумалось: какой визг и вой поднимется, когда они попадутся на глаза псевдогуманистам! На больных детей и хилых стариков автор руку поднимает, на сирых и убогих, на умирающих!! Он против гостеприимства, он за смертную казнь!!! Страх перед такой травлей заставляет многих мириться с псевдогуманизмом как с неизбежным злом. Однако псевдогуманизм держится не только страхом. Он имеет субъективные и объективные основы.

К субъективным относится чувств привязанности к близкому и родному человеку, готовность идти на любые жертвы, лишь бы любимое тобою существо существовало. К этому чувству необходимо относиться с пониманием и уважением. Важно лишь понимать, что в данном случае имеется в виду гипертрофированное, перешедшее всякие рамки разумного чувство. Когда в стремлении к добру получается зло.

К объективным относится сложность проведения границы между псевдогуманностью и действительной гуманностью. Это как с ядом, который каждый разумный человек охотно приобрел бы на случай, когда быстрая и легкая смерть предпочтительнее долгих и тяжких мучений. Но как продавать яд в открытую, когда девять из десяти купивших наверняка используют его отнюдь не для того, чтобы избавиться от своих страданий’?

Как дать «добро» на уход нежизнеспособного, когда сегодня в тысячах семей забивают насмерть вполне жизнеспособных детей, бесчеловечно относятся к больным, сживают со света ставших ненужными стариков? Как пройти мимо нищего, протягивающего руку за помощью, которой кроме тебя никто ему не даст? Как быть с преступниками, когда преступников (в том числе малолетних) — миллионы?

И кто возьмет на себя ответственность сказать «этот достоин жизни, а этот — нет», «этот оступился и надо помочь ему подняться, а тот — закоренелый и ему нет возвращения к людям»?

Мы не в Древней Спарте, где нежизнеспособных детей без долгих разбирательств сбрасывали со скалы. И мы против тоталитаризма, где комиссии разных особоуполномоченных безо всяких судебных процедур решали судьбы миллионов людей. Тем более, что знаем, какие персонажи пробираются обычно в такие комиссии и чем руководствуются в принятии решений.

Речь о совсем другом.

Повторим: мир — на грани катастрофы. Земля не в состоянии выдержать груз из многих миллиардов Людей, да еще так самоубийственно надругающихся над ней. Груз, подобный разрастающейся раковой опухоли. Не в состоянии долее нескольких десятилетий грядущего столетия. За этот краткий — по историческим меркам — миг невозможно изменить сложившиеся стереотипы сознания и поведения миллиардов. В том числе так называемого репродуктивного поведения, связанного с брачностью и рождаемостью. Возможно лишь, если позволительно так сказать, включить тормоза, чтобы сделать надвигающуюся катастрофу менее губительной, а может быть, и избежать ее.

Вопрос стоит так: либо мы включим тормоза и попытаемся спастись, либо все равно погибнут миллиарды — миллиарды вполне здоровых, полных радости жизни, вполне работоспособных, добрых граждан, порядочных людей.

А теперь попытаемся, чтобы избежать недоразумений, расшифровать такое образное словосочетание, как «включить тормоза». Что конкретно за ним скрывается?

В современном мире, как известно, существуют две противоположные демографические проблемные ситуации. Одна относится к «Третьему миру» подавляющего большинства развивающихся стран Азии, Африки и Латинской Америки, называется «демографическим взрывом» и отличается традиционным преобладанием многодетных семей, каковые и удваивают народонаселение за считанные десятилетия. Другая является одной из наиболее ярких отличительных черт «Первого мира», называется «депопуляцией» и отличается растущим преобладанием однодетных семей, в результате чего происходит качественное ухудшение и количественное уменьшение населения.

Противостоять «демографическому взрыву» очень трудно, потому что с «депопуляцией» бороться надо прямо противоположными способами. И получается вроде как Западу «рекомендуется» рожать побольше, а Востоку — всячески сокращать рождаемость. Несправедливо! Правда, существует так называемый глобальный демографический оптимум: курс на среднедетную (2-3 ребенка) семью, к которой Востоку предстоит опускаться, а Западу — подниматься. Но это — теория. А время не ждет.

Возвращаясь из теоретических эмпирей на грешную землю, во всем ее плачевном, предкатастрофическом состоянии, надо не кивать друг на друга, а искать воплощение абстрактного принципа социальной справедливости в приложении к конкретным обстоятельствам современного положения человечества, в контексте глобальных проблем современности, которые предстоит решать, дабы надвигающейся катастрофы избежать.

Во-первых, по нашему убеждению, надо тесно связать предоставление продовольственной и медицинской помощи тем народам, которые не в состоянии сами прокормить себя и сами спастись от одолевающих их болезней, с обязательным переходом к тому самому общемировому «демографическому оптимуму», о коем упоминалось выше. Пусть это будет популярный ныне в странах «Третьего мира» лозунг «два ребенка — достаточно». Пусть в особо сложных ситуациях, как в современном Китае, это будет принудительное ограничение семьи одним ребенком (на несколько десятилетий — вплоть до установления демографического равновесия соответствующей популяции). Современная технология стерилизации позволяет легко восстановить способность вновь завести ребенка, если, допустим, родившийся умер.. Важно, чтобы ограничение рождаемости было не чистым принуждением. Чтобы его необходимость осознало общественное мнение, создавая атмосферу нетерпимости к нарушителям демографического равновесия, приближающим катастрофу и гибель народа. Чтобы сказала свое авторитетное слово религия. И только потом — Закон.

А если кто-то откажется подчиняться глобальной демографической дисциплине — что же, пусть пеняет на себя. На протяжении десятков тысяч лет существования рода гомосапиенс и вплоть до сегодняшних диких племен, не получающих помощи от цивилизованного мира, воспроизведение потомства шло и идет таким образом, что ни о каком «демографическом взрыве» и речи быть не может. Из каждых четырех новорожденных два обычно погибали во младенчестве, а еще один — до достижения собственного брачного возраста. Так что женщине нужно было родить восемь раз, чтобы «восстановить» себя с мужем в следующем поколении. И это не считая еще нескольких родов, чтобы «восстановить» погибших от голода, болезней, войн, чтобы «компенсировать» бездетность и малодетность других брачных пар. При этом каждая четвертая женщина в среднем умирала от родов — если не от первых — вторых, то от третьих — четвертых или пятых — шестых. А каждая вторая становилась «инвалидкой», неспособной больше рожать, тоже после одних или нескольких родов.

Так что предоставим Матери — Природе гасить «демографический взрыв» самой. И нет никаких сомнений, что она сделает это достаточно эффективно.

Во-вторых, необходимо ввести в обиход понятие «исторического демографического ареала» для каждого населяющего землю народа. Это и будет его место в «Ковчеге Спасения» от надвигающейся катастрофы. Границы ареала должны быть определены Организацией Объединенных Наций и скреплены соответствующими международными договорами. Расселение наций по их историческим ареалам должно происходить за счет специального Международного фонда репатриации, который обеспечил бы продажу жилья в одних регионах и приобретение (или сооружение) в других по социально приемлемым ценам, а также взял на себя расходы по перевозке репатриантов.

В тех странах, где высока плотность населения и имеет место высокий рост его, — возвращение репатриантов побудит к более жесткой социально-демографической политике с целью быстрее добиться желаемых результатов. А так как эмигранты обычно в массе своей заметно активнее экономически и заметно выше культурно, чем основная масса туземного населения, то они явятся как бы миссионерами спасения собственного народа. Тем самым в дело репатриации будет внесено высокое Духовное начало. И это должно облегчить тяготы процесса.

В тех странах, где плотность населения относительно невелика и имеет место уменьшение населения, возвращение репатриантов оживит экономическую и культурную жизнь, позволит создать и расширить «зоны наибольшей экономической благоприятности», где нагрузка на природную среду со стороны населения приблизится к оптимальной. Это в первую очередь относится к районам экологического бедствия (например, к Северу России).

Наконец, в тех странах, где не дадут себе труда приостановить гибельный процесс выморочности и поднять рождаемость до уровня «демографического оптимума», — надо опять-таки предоставить решение их судьбы Матери-Природе. Пусть их народы по собственной воле (или, точнее, по собственному неразумению) исчезают с лица земли возможно быстрее и освобождают свой ареал для более жизнеспособных. Для кого именно — пусть тоже решает Организация Объединенных Наций.

В — третьих, на Всемирную Организацию Здравоохранения должна быть возложена обязанность разработать рекомендации, обязательные для всех стран — членов ООН. В них должны быть детально регламентированы случаи, когда врачам необходимо бороться за жизнь больного — ребенка или взрослого, безразлично, — а когда медицинское вмешательство представляется негуманным, противоречащим коренным интересам данной личности, народа, всего человечества в целом, и когда подлинная гуманность диктует необходимость максимального облегчения страданий теряющего естественную жизнеспособность и мучений опекающих его близких, в том числе возможно менее мучительным ускорением естественного конца.

В — четвертых, на ту же организацию должна быть возложена обязанность развертывания возможно более широкой сети хосписов, где безнадежно больные или впадающие в старческий маразм люди могли бы в возможно более комфортабельных условиях ожидать приближения естественного конца.

В-пятых, надо решительнее отсекать от общества антиобщественные элементы. Необходимо различать человека, необдуманно совершившего поступок, равнозначный преступлению, и способного встать на путь возвращения в ряды законопослушных членов общества, — и преступника, тем более закоренелого преступника, который наверняка возвратится на преступный путь, как только получит такую возможность, и все попытки «исправить», «перевоспитать» которого представляют кричащую антигуманность, надругательство над прошлыми и будущими жертвами преступника. Но любое преступление — пусть даже неумышленное — обязательно должно повлечь за собой наказание по всей строгости законов: на страх всем прочим. Мы предлагаем следующие принципы искоренения преступности (или, по крайней мере, торможения ее роста):

1. За любое покушение на человеческую жизнь — независимо от того, завершилось ли оно убийством, ранением или неудачей — смерть.

При смягчающих обстоятельствах (не связанных с тем, удалось ли покушение или не удалось, завершилось убийством или ранением) преступнику может быть сохранена жизнь, но он должен быть навсегда лишен права вернуться в человеческое общество. Сначала — продолжительные каторжные работы, остаток жизни — среди таких же изгоев.

2. За любое достаточно серьезное (крупное) покушение на чужую частную, общественную или государственную собственность — безразлично, грабежом или воровством, жульничеством или мошенничеством — продолжительные каторжные работы, остаток жизни — среди таких же изгоев.

3. За мелкие хищения и им подобные преступления — исправительные лагеря. В случае рецидива — каторжные работы и пожизненная ссылка, как в предыдущем случае.

4. За хулиганство и другие нарушения общественного порядка — разорительный штраф и в случае рецидива пожизненная ссылка.

5. В случаях, когда штраф наносит ущерб ни в чем не повинной семье, он заменяется принудительными исправительными работами с выплатой заработка семье.

Мы отдаем себе отчет в том, что даже самые первые, самые робкие шаги в этом направлении приведут к столкновению с мафиозными структурами, которые в некоторых странах (например-, в России и всех других республиках бывшего СССР) ненамного уступают по силе государственным, тем более что в значительной мере срослись с коррумпированной частью госаппарата. Следовательно, не избежать войны с миллионами жертв. Однако надо сознавать, что либо мы выиграем войну , либо все до единого падем жертвами происходящей повсюду на наших глазах мафизации общества, которая лишь ускорит надвигающуюся катастрофу и сделает ее стократ мучительнее. И утешаться тем, что среди этих жертв многие окажутся искупительными для человечества. Помните, у ОТенри: «Раздался выстрел, и земля избавилась от одного из самых гнусных негодяев, когда-либо осквернявших ее». Напомним, что сегодня таких негодяев — миллионы и миллионы.

Вряд ли можно сомневаться, что предлагаемая стратегия — и только такая стратегия, по нашему убеждению — способна за два -три грядущих десятилетия полностью погасить «демографический взрыв» и приостановить рост мирового народонаселения примерно к 2025 году на отметке семь с четвертью миллиардов человек (минимальное значение прогноза экспертов ООН). В противном случае рост будет продолжаться еще, по меньшей мере, полвека с непредсказуемыми последствиями для человечества, кроме самых катастрофических, поскольку число землян превысит десяток миллиардов. Кроме того, предлагаемая стратегия создает, на наш взгляд, хорошую основу для постепенного безболезненного сокращения населения планеты до любых желательных пределов.

Вызывает сомнение другая сторона дела: можно ли такими драконовскими мерами стабилизировать общество, в котором сегодня до трети и более открытых и скрытых, полных и частичных безработных, а завтра — благодаря комплексной механизации, автоматизации и компьютеризации общественного производства — может быть до четырех пятых и больше? Нам представляется, что здесь заложено недоразумение, предполагающее неизменной существующую оплату труда, так как последняя может быть радикально изменена (причем без разного рода «социализмов» и прочих «измов»).

Прежде всего, напомним, что земная поверхность (включая значительную часть Мирового океана) к настоящему времени настолько загрязнена, что даже если удастся приостановить нарастающее загрязнение, — а это колоссальной сложности глобальная проблема, и мы на ней специально остановимся ниже, в особой главе, — то все равно потребуется несколько десятилетий, если не столетий напряженной работы, чтобы довести воздух, воду, почву, ландшафты, радиационный, тепловой и шумовой фон до оптимальных кондиций. Сделать это можно (и нужно) двумя взаимодополняющими способами.

С одной стороны, требуются триллионные капиталовложения, массированная сложная техника, долгосрочные комплексные проекты, чтобы добиться желательных результатов хотя бы на локальном уровне, не говоря уже о региональном и тем более глобальном. С другой — в поле зрения оказывается длинный перечень случаев, когда одной техники — сколько и какой бы ее ни было — недостаточно, когда требуются просто миллионы — десятки и сотни миллионов! — пар рабочих рук (в самом буквальном смысле слова), с помощью которых надо камешек за камешком, травинку за травинкой перебирать изгаженное, создавая условия для реанимации Природы.

Иными словами, требуются сотнемиллионные Армии Спасения, Природы, которые год за годом, хотя бы по часу — другому в день, шаг за шагом возвращали бы к жизни превращенное в мерзость запустения. Думается, что в общем балансе рабочего времени общества эта работа явится весомой статьей, составив по времени не менее одной пятой всех трудовых затрат.

Далее напомним, что при традиционном сельском образе жизни (а его к началу XX века, если считать кроме деревень также малые города и окраины крупных городов, вело почти 99% землян), каждый жил на виду у других и его жизнь регулировалась вековыми обычаями, нравами, традициями под неусыпным оком общественного мнения окружающих. Конечно, с точки зрения современного городского образа жизни, это значительно ущемляло свободу личности. Но, как говорится, нет худа без добра. Не было и быть не могло при таких условиях трагедии одиночества, поражающей сегодня сотни миллионов людей. Невозможно было представить беременную женщину (даже так называемую «падшую»!), оставленную наедине со своими проблемами, а затем со своим ребенком. Невозможно было представить беспризорного малыша, загоняемого силою обстоятельств в звериную стаю таких же беспризорников. Невозможно было представить занедужившего или просто затосковавшего человека, которому тут же не была оказана помощь или хотя бы столь необходимое в таких случаях сочувствие. Наконец, полностью исключался популярный сегодня вариант, когда ты сутками мучительно агонизируешь в своей отдельной квартире, как собака под забором, а потом твой полуистлевший труп случайно обнаруживает милиция месяц спустя.

Сегодня все это отошло в прошлое. А проблемы, связанные с трагедией одиночества, остались. Пришлось искать современный аналог естественного положения вещей. И он был найден в виде неслыханной ранее массовой профессии «социального работника». Правда, эта профессия на пути к массовой делает, по сути, только первые шаги. Но у нее есть все шансы занять место в балансе рабочего времени общества, ничуть не уступающее Армиям Спасения Природы, — причем только по линии Ордена Сестер и Братьев милосердия, приходящих на помощь занемогшим или впавшим в депрессию в качестве добровольных ассистентов врача. Между тем, как известно, профессия социального работника отнюдь не ограничивается одним лишь этим аспектом. У нее есть по меньшей мере два других, не менее, если не более важных.

Еще раз напомним, что при традиционном сельском образе жизни не только труд и быт, но и досуг были жестко регламентированы- можно даже сказать, ритуализированы — все теми же вековыми обычаями, нравами, традициями. И сколько бы мы, со своей современной точки зрения, ни видели в этом худа — добра тут тоже хватало.

Дело в том, что, как показывает исторический опыт, творчески организовать свой досуг всегда способны лишь единицы. Остальные в лучшем случае подражают им, а обычно всего лишь слепо следуют уже помянутым обычаям. Как только система обычаев рушится, — а именно это произошло или происходит сегодня почти во всех странах мира — наступает тотальная деморализация населения. «Средний» человек не выдерживает внезапно свалившегося на него груза свободного времени, которое стало в несколько раз продолжительнее, чем прежде, а как с ним быть без спасительных ритуалов — неизвестно. И человек ищет спасения в алкоголе или еще более сильных наркотиках. Великое социальное благо, каким является свободное время, превращается в столь же великое социальное зло.

Как быть?

Так же, как и в предыдущем случае: искать современный анализ естественного положения вещей.

Такой аналог найден в виде «клуба по интересам», который только — только начинает свое триумфальное шествие по планете. Но каждый из таких клубов, какого бы масштаба и характера он ни был — кактусоводов или кошатников, филателистов или туристов, — требует по нескольку организаторов — координаторов на каждые несколько десятков членов такого клуба. В совокупности мы получаем еще одну армию профессионалов, полупрофессионалов или даже любителей, которые какое-то время — пусть даже час — другой в день или День в неделю — посвящают развитию и функционированию индустрии досуга. Ее удельный вес в балансе рабочего времени общества вряд ли намного уступит любому из двух предыдущих аспектов социальной работы.

Наконец, напомним, что при традиционном сельском образе жизни основную связующую роль в обществе играла сложная семья старого типа (имеющая мало общего с современной!), в рамках которой родители и дети трудились, жили, развлекались вместе. При этом от поколения к поколению передавались профессия, мировоззрение, стереотипы сознания и поведения родителей. В результате примерно к пятнадцати годам жизни девушка и парень становились не только физиологически, но и психологически взрослыми, готовы были в любой момент создать собственную семью. Ни одна из существующих систем образования не в состоянии даже приблизиться к подобным результатам! Мало того, опыт показывает, что без такой «домашней школы» происходит неизбежная массовая инфантилизация молодежи — особенно в однодетных семьях, с кучей любящих родственников, буквально растлевающих своего питомца: в десять лет подросток остается с психологией пятилетнего ребенка, в пятнадцать, а нередко и в двадцать, и в тридцать — с психологией подростка. Какие же это будут родители и как избежать при таких родителях гибели человечества, даже успешно решив все прочие проблемы.

И вновь начались поиски аналога естественного положения вещей. Его нашли в виде еще одного, — пожалуй, самого важного, аспекта социальной работы. После достаточно продолжительного и полностью оплачиваемого до-и послеродового отпуска рекомендуется предоставить лет на семь — десять склонным и способным матерям (а также отцам и другим родственникам) режим половинной рабочей недели с полной оплатой труда — с тем, чтобы вторая половина была использована на социальную работу в качестве ассистента воспитателя дошкольного учреждения или преподавателя школы (для внеклассных занятий). Тем самым родители и дети получат возможность общаться не только за ужином, начнет сужаться катастрофический ныне разрыв поколений на радость и старшим, и младшим. Правда, это потребует еще более значительных затрат времени, чем в трех предыдущих случаях. Но разве это будут неоправданные затраты?

При всем том непозволительно забывать, что какие — то проценты рабочего времени общества обязательно, как и сегодня, пойдут на промышленность и сельское хозяйство, на транспорт и связь, на сферу обслуживания, на образование и здравоохранение (педагоги и врачи), на науку, культуру и т.д. И как бы ни уменьшился их удельный вес в общем балансе под давлением механизации — автоматизации — компьютеризации производства, он вряд ли окажется меньшим, чем любой из вышеперечисленных аспектов социальной работы.

Так что в общем и целом баланс остается балансом, без сколько-нибудь значительной безработицы.

Только, как сказано, на ином, более высоком, качественном уровне развития общества.

Мы хотим сказать, что, несмотря на сложность глобальных проблем современности, человечество может и должно быть спасено, поднявшись на качественно иной уровень.

Это и будет нашим Ковчегом Спасения.

Понятно, что в него, как во всякий Ковчег, не сможет поместиться все обретающееся на земле. Пусть в него поместятся не семь, а семижды семь пар чистых и еще больше нечистых. Но с чем — то придется расставаться — или расставаться с жизнью всем нам и уже появившимся на свет новым поколениям.

Мы предложили свои соображения относительно вариантов такого расставания.

Разумеется, дискуссионные. Кто сомневается или не согласен — пусть предложит свои.

В этой книге нет никаких призывов, кроме призыва к дискуссии с позиций Разума и Веры, Морали и Права.

И, главное, — с учетом Времени; время неумолимо отсчитывает секунды приближения Начала Конца.

У нашей Матери — Природы, словно у государства, есть два врага: внешний и внутренний. Однако в отличие от государства у нее есть еще третий, самый страшный, которого трудно охарактеризовать в двух — трех словах, не прибегая к грубо — нецензурным выражениям. Это как если бы у какого-нибудь государства лютым врагом сделалось поголовно все население страны.

Этот третий враг — мы сами, хвастливо именующие себя «Человек Разумный» (в кавычках). На деле — Враг Сам Себе. Природа против него бессильна. Он либо одумается и перестанет быть Врагом Природы, либо погибнет вместе с ней не позднее грядущего столетия.

Впрочем, по порядку.

Враг внешний — космическая материя, через которую наша Планета проходит в своем вращении вокруг Солнца, вместе с Солнечной системой — вокруг центра Галактики, вместе с Галактикой куда -то в просторы метагалактики… Эта материя неоднородна, и в некоторых случаях ее воздействие может оказываться вредоносным, даже убийственным для флоры и фауны Земли. Мы пока мало что знаем в этом смысле о космическом газе и пыли. Мало знаем даже о солнечном излучении, дающем жизнь всему живому на земле, но способном быть губительным при некоторых условиях. Явную опасность представляют в наших глазах лишь небесные тела покрупнее — из тех, что не успевают сгорать в атмосфере и достигают поверхности планеты. К счастью, за редчайшими исключениями, почти все они крошечные и попадают либо в океан, либо в пустынные места суши, что составляет в совокупности более девяти десятых земной поверхности. Во всяком случае, мы не слышали об убитых метеоритами и вряд ли услышим, если только не превратим землю в сплошной человеческий муравейник.

Поверхность земли хранит тысячи следов столкновения с очень крупными небесными телами — до нескольких километров по габаритам. Да, конечно, столкновение с таким телом — катастрофа регионального, а то и глобального масштаба. Существует довольно правдоподобная гипотеза о том, что именно такое столкновение 65—70 млн. лет назад привело к гибели большей части тогдашней флоры и фауны (включая гигантских ящеров) и постепенному развитию совершенно другой, современной. К счастью, такие печальные события происходят не каждое тысячелетие (или точнее, в данном случае миллионолетие). А человечеству, при современных темпах и формах научно — технического прогресса, понадобится вряд ли намного больше одного — двух ближайших столетий, чтобы создать надежную космическую защиту своей планеты. Например, взрывая опасные для Земли космические тела задолго до их столкновения с планетой или меняя их траекторию (направленным взрывом), так, чтобы избежать столкновения. Словом, эту, отнюдь не чуждую нам, беду в принципе можно отвести человеческими руками. Хотя пока против нее человечество бессильно.

Стократ легче (теоретически) отвести беды, которые несет нам враг внутренний: ураганы, наводнения, извержения вулканов и землетрясения. Но практически человек и здесь демонстрирует бессилие, как перед космосом. И при этом нахально продолжает именовать себя «Человеком Разумным».

Казалось бы, разум подсказывает, что если в такой-то местности периодически свирепствует ураган (да еще приблизительно известно, когда ожидать следующего), то надо не поскупиться соорудить такие строения, которые способны были бы выдержать любую свирепость стихии. И укрыться в них при первом же сигнале о надвигающемся бедствии (для чего необходима эффективная служба раннего оповещения). С соответствующими конструкциями линий связи, Укрытиями для машин на автомагистралях и т.д. Вместо этого мы то и дело видим в газетах снимки разрушенных ураганом домов и читаем об унесенных ураганом жертвах — как будто внезапно налетел какой-нибудь невиданный ранее дракон. А затем, как ни в чем не бывало, вновь по — прежнему ждут очередного приступа ярости стихии. В чем же тут разница между Человеком Разумным и, скажем, коровой или овцой неразумной, тупо жующей свою жвачку в ожидании мясника?

Наводнения тоже не относятся к числу никогда не слыханных, сверхъестественных бедствий. Как правило, обычно хорошо известно на основе многолетнего опыта, когда и как именно будет бушевать стихия. Когда недостает опыта, всегда есть под руками специалисты, которые могу с точностью до сантиметра рассчитать, при каких обстоятельствах вода может подняться до такого — то уровня, на сколько — то залить такие — то места. И тем не менее мы чуть ли не ежемесячно видим в газетах или на телеэкранах полностью затопленные селения, читаем о том, как людей вертолетами снимают с крыш домов, сколько людей и скота утонуло и т.д.

Еще до какой — то степени понятно, когда речь идет о миллионах, скученных в низинах, откуда деваться некуда. Тут природа делает первые свои прикидки, как впоследствии ей предстоит расправляться с чрезмерно расплодившимся Человеком Неразумным. Но даже тут известны способы, как избежать жертв или, во всяком случае, во много раз уменьшить их число. Когда же кругом необозримые незаселенные пространства, куда воде не добраться даже при Втором Потопе, и тем не менее люди селятся там, где не утонувших приходится ежегодно снимать с крыш вертолетами, — это уже за пределами всякого разума.

В России наименее глупый и наиболее чтимый до сих пор царь Петр I (остальные были намного глупее), несмотря на разумные предостережения и несмотря на наличие тут же, рядом, абсолютно безопасных мест градостроительства (где и поселились впоследствии цари), проявил типично русское самодурство и заложил триста лет назад свою новую столицу Санкт — Петербург на месте, подверженном периодическим наводнениям, причем нешуточным: порой на метр — два и выше уровня улиц. Сколько десятков раз хлебнули потом горя за эти триста лет из-за такого самодурства жители миллионного города — не описать. Были и жертвы. Но что делать? Не переносить же столицу на другое место, раз природа не вмешивается и не стирает наделанную глупость с лица земли!

Наконец научно — технический прогресс позволил загородиться плотиной от волн морских, нагнетаемых сильным ветром в устье реки, на которой расположена вторая столица России (что и было причиной катастрофических наводнений). Но и тут, вместо того, чтобы соорудить эстакаду с затворами, опускаемыми лишь при угрозе наводнения, соорудили дамбу (с ограниченным числом подобных затворов) — и получили гигантскую зловонную лужу, куда сносятся нечистоты теперь уже многомиллионного города и откуда им труднее растворяться в морской воде. Поистине глупость человеческая не знает пределов!

Существует наука вулканология и ученые — вулканологи, которые могут досконально определить, как примерно поведет себя любой из вулканов. Могут до деталей разработать сценарий самого катастрофического варианта извержения. Казалось бы, остается только приспособить расселение людей к такому варианту развития событий и спокойно ожидать самого худшего в уверенности полной безопасности. Вот где должна дать наглядный эффект подлинная футурология! Тем не менее мы и тут смотрим ужасающие кадры обезумевших толп, спасающихся от внезапно (!) хлынувшей лавы.

Хуже всего обстоит дело с землетрясениями. В былые времена люди верили, что их постигает гнев богов, и не пытались противиться судьбе. Строили — как строили. Жили — как жили. И гибли под руинами — как гибли допрежь. Но теперь — то все досконально известно. Известны до мельчайших деталей сейсмические зоны — разломы земной коры, где с наибольшей вероятностью можно ожидать землетрясений. Известно даже, с какой примерно периодичностью, какой именно силы и какого характера землетрясения последуют. Известно, наконец, что надо делать, чтобы свести до минимума ущерб от землетрясения, обойтись без жертв даже при самом свирепом разгуле стихии. А что мы читаем каждый год в газетах, что видим на телеэкране?

Когда я бываю в гостях у своих друзей в Японии, где люди, вот уже которое столетие живут под дамокловым мечом очередного, нового и нового катастрофического землетрясения, мне хочется призвать их создать национальный фонд «Землетрясение без жертв». И радикально изменить образ жизни, отказаться от слепого копирования чужих и чуждых их природе образцов, вернуться к традициям предков — только во всеоружии того, что дает современный научно — технический прогресс.

В том числе и в градостроительстве.

Пусть сохранятся только те общественные здания, которые с гарантией устоят при любом, даже 12-балльном, землетрясении.

Пусть основой жилого здания — лучше всего одно -, максимум двухэтажного, — станет просторная высокопрочная «коробка» с легкой мебелью, где не будет жертв ни при каком землетрясении.

Пусть инженеры придумают (точнее, модифицируют давно уже придуманный) способ автоматического отключения газовых, электрических, водопроводных, канализационных и других сетей при первом же серьезном толчке земной коры, чтобы избежать пожаров и аварий.

Пусть дорожники придумают способ автоматического включения внешних тормозящих устройств, когда полотно дороги вдруг начнет деформироваться при подземном толчке. Чтобы и тут не было ни одной жертвы. Конечно, все это стоит немалых денег. Но, как известно, скупой платит дважды. А в данном случае — и трижды, т.е. жизнями людей в придачу.

Дешевле всего собрать стандартные пятиэтажные дома из стандартных железобетонных плит. Не надо ни прочных фундаментов, ни даже лифтов. Сама сборка занимает несколько дней. И в каждом доме можно разместить до сотни и более семей — население целого небольшого городка.

Именно так поступили в городе Нефтегорске на севере острова Сахалин. И вскоре после «внезапного» землетрясения вытащили из груды плит, оставшихся на месте домов, несколько тысяч расплющенных трупов, многие из которых трудно было опознать. Несколькими годами раньше в точности такая же трагедия еще большего масштаба произошла в Армении. Никаких выводов из этого не было сделано. Как не сделано никаких выводов и из трагедии в Нефтегорске.

Когда ожидать следующей?

Наверное, когда читатель откроет эту страницу, он уже будет знать о новых тысячах — может быть, даже десятках и сотнях тысяч жертв новых землетрясений.

Есть что-то роковое в упрямстве, с которым люди покорно идут на убой навстречу ярости стихии.

Сколько уж писано — переписано об этом. Вот уж поистине: судьба.

И все же, даже если попытаться сложить в своем воображении все ужасы столкновения Земли с крупным астероидом, вселенского потопа, катастрофического извержения разом всех вулканов планеты, японо-калифорнийского землетрясения в 12 баллов на всех материках с северного до южного полюса, — картина получится менее кошмарной, нежели та, которую Человек Неразумный собственными руками изготовил менее чем за столетие себе на погибель. Без взрывов и пожаров, без потопов и обвалов — тихо, буднично, привычно. Совсем как при некоторых видах радиации: вроде бы все как обычно и ничего не болит. А затем короткая мучительная агония — и конец.

Это и есть судьба человечества в XXI веке, если не изменить существующее положение вещей.

Мы уже говорили, что меньше столетия назад привычный нам сегодня городской образ жизни Вело менее 1% мирового народонаселения — жители центров крупных городов мира, да и то далеко не все. Жизнь остальных 99% с лишком гораздо больше напоминала ту, что была пятьсот лет назад, чем ту, которая стала привычной пятьдесят лет спустя.

Я родился и провел немало летних месяцев у бабушки с дедушкой в русском анклаве между Саранском и Пензой (Среднее Поволжье), окруженном со всех сторон местными племенами, где шестьдесят лет назад еще полностью господствовал традиционный сельский образ жизни с вековыми нравами и обычаями.

Таким образом, я мальчишкой совершал как бы путешествие во времени на несколько веков назад и до сих пор сохранил яркие впечатления от виденного, словно побывал на другой планете.

Эти люди не знали промышленных товаров, которые только -только начали появляться в продаже на сельском базаре. Железные орудия труда — от топора и лопаты до сохи и бороны — они получали у кузнеца на окраине села в обмен на продукты своего труда. Одежду шили сами из домашней ткани: ткацкие станки стояли в каждой избе, а сырье произрастало на каждом приусадебном участке. Большей частью это была конопля, и никому в голову не приходило связывать ее с наркотиками. Равно как и посадки мака, продукция коих предназначалась для сдабривания кренделей. Парадную обувь — мужские и женские сапоги — заказывали у сельского сапожника на тех же условиях, что и у кузнеца. А повседневную (валенки для зимы, лапти на все остальные времена года) валяли — плели в каждой семье. Сколько помню, это было обычное занятие моего прадеда.

Эти люди не знали никакой химии. Ни химических удобрений — их заменяли разные органические, от золы до навоза. Ни химических лекарств — их заменяли травы, искусно применяемые народной медициной. Ни бытовой химии — мылом служила особая щелочная вода на золе, кремами — притираньями — изготовленные из фруктов, овощей, картофельной шелухи, простокваши и т.д. Красители тоже были почти исключительно органические.

Эти люди не знали холодильников — морозильников: у них были погреба, где лед сохранялся от последнего до первого снега на дворе. И амбары, где урожай хранился до следующего лета. И сеновалы, где всю зиму хранились свежие яблоки (не говоря уже о моченых в бочках, хранившихся в погребах, рядом с разными соленьями и вареньями, настойками и наливками). И ямы особой засыпки, где точно так же хранился картофель.

Эти люди не знали моторов. Они могли без устали пройти за день до тридцати верст и больше. А для грузов у них были лошади и телеги. Им не нужно было искусственного освещения, ибо вставали они с рассветом, а ложились в закатных сумерках. И только зимой коротали вечерние часы за домашней работой при лучине (в мои годы на смену лучине только — только начала приходить керосиновая лампа).

Эти люди не знали бумаги. Они, подобно подавляющему большинству наших современников, не читали ни книг, ни журналов, ни газет. Тем не менее, они были в курсе всех интересующих их новостей не хуже любого американца (который, как известно, не интересуется ничем, что отстоит от его дома дальше дюжины миль). А по части проведения досуга выгодно отличались от нас с вами, которые тупо таращатся в телеэкран, творческим подходом к песне, танцу, рассказу, показу, беседе, вообще к общению.

Поверьте мне на слово, эти люди, если их не грабило государство (а государство их грабило жестоко всегда — я говорю о нескольких годах относительной передышки, самый конец которой я застал: через два — три года село вновь было разорено дотла), жили во многом не хуже сегодняшнего рядового западного обывателя. Ели сытнее и вкуснее — да еще экологически чистую пищу. Одевались заведомо наряднее, чем в рваные джинсы. Развлекались намного интереснее, чем уставясь в телеэкран. Разве что трудились не в пример тяжелее — ну, так ведь это проклятое прошлое, расставанием с которым мы так кичимся.

Нам не хотелось бы выслушивать обвинения в идеализации прошлого. Да, там было немало отвратительного — впрочем, не больше, чем в окружающем нас с вами мире. Меньше всего мы стремимся тащить вас обратно в давно ушедший мир. Это глупо, даже если было бы возможно. Хотим лишь обратить ваше внимание на то, что такой мир просуществовал более тысячи лет (в некоторых странах даже несколько тысяч лет), прежде чем был насильственно разрушен нашими руками. Создаваемый нами вместо него новый мир существует меньше сотни лет — и уже растет убеждение, что ему не пережить второй сотни.

Может быть, не пытаться тщетно искать пути назад, в безвозвратно ушедшее прошлое. А пытаться найти современный аналог естественного положения вещей, которое помогало обществу выживать века и века.

Давайте попытаемся?

Прежде чем говорить о том, что мы натворили, чтобы ускорить собственное исчезновение с лица земли, давайте задумаемся о том, во имя чего мы это натворили, чего хотели и что получили в реальности.

Оставим пока в покое гонку вооружений, к которой специально обратимся ниже, в особой главе. Напомним лишь, что львиная доля промышленного потенциала современного человечества ( и соответствующая доля загрязнения окружающей среды) так или иначе связана с военно — промышленным комплексом. В моей родной России, как и во всем бывшем СССР, целых полвека все было подчинено гонке вооружений: ради нее у людей отбиралось до девяти десятых произведенного ими. Гонка вооружений кончилась, обернувшись для России — СССР проигрышем. Тяготы, связанные с ней, остались.

Ну а за пределами мира оружия, солдат, войн?

Хотели благополучия, удобства, удовольствий — и в общем получили все или почти все желаемое. Правда, не для всех. Но для целой четверти человечества — для подавляющего большинства обитателей «Первого мира» и для нескольких процентов населения, составляющих высший и верхушку высше — среднего класса в «Третьем мире».

Эти люди могут позволить себе сесть в машину, доехать до ближайшего супермаркета, набить багажник всем, что приглянулось, — от готовых к употреблению продуктов питания и разнообразной парфюмерии до модных тряпок и разных игрушек — безделушек для взрослых и детей. И все — в роскошных, соблазнительных коробках, пакетах и обертках. По дороге прихватить несколько фунтов — огромный ворох бумаги: газеты, журналы, книжки. На той же машине можно доехать до стадиона, побесноваться на рок — концерте или пощекотать себе нервы мордобоем современных гладиаторов. Можно выехать за город, чтобы получить все привычные домашние удобства на лоне природы. И все. Никаких других целей сверх этого не ставилось. И ни о какой расплате за это, кроме нескольких банкнот из бумажника или пластиковой расчетной карточки, даже отдаленно не помышлялось.

А каждый вечер рядом с каждым домом на обочине дороги вырастает целая гора пластиковых мешков, битком набитых недочитанными газетами и журналами, недоеденными объедками, пустыми коробками и пакетами, бутылками и флаконами, отбросами и мусором. За ними заедет специальная машина, увезет их неизвестно куда, и они исчезнут, растворятся бесследно в космосе.

Да и саму вашу личную автомашину, как и все оборудование дома — от холодильников — морозильников, стиральных и посудомоечных машин до пылесосов и машин для стрижки газона, видео- и аудиоаппаратуры надо менять каждые несколько лет. Даже независимо от того, выработали ли они свой ресурс или вполне годны к употреблению. Так призывает реклама. Так требует мода. Так диктуют законы и обычаи общества массового потребления.

Все это вместе взятое называется мировым стандартом. И составляет такой само собой разумеющийся смысл жизни любого обитателя «Первого мира», как кусок хлеба для голодного нищего. Мало того, составляет предмет вожделения все большего числа обитателей «Третьего мира» — особенно молодежи, насмотревшейся только что описанных картин по телевизору. И хотя известно, как мы уже говорили, что жителям США, составляющим считанные проценты мирового народонаселения, для таких «стандартов» требуется почти половина мировых ресурсов, а всем обитателям «Первого мира» вместе с верхушкой «Третьего», составляющим ныне не более четверти жителей планеты, наверное, три четверти, если не девять десятых имеющихся ресурсов, — все равно человечество все поголовно рвется к помянутым «стандартам» любой ценой, несмотря ни на что.

Это, как если бы пять тысяч человек вознамерились бы всю жизнь насыщаться пятью хлебами или пятью рыбами, забывая, что такое чудо возможно только в руках Господних и только на исповедимых путях Господних. Во всех остальных случаях озверевшая голодная толпа растерзывает в клочки пятерых захвативших хлеб или рыбу — только и всего.

А теперь задумаемся на минутку, каким отнюдь не сверхъестественным чудом обеспечивается только что описанное «благополучие» привилегированного меньшинства земли.

Прежде всего, оно требует производства и потребления огромного — и все возрастающего — количества энергии. Но энергия — дело насколько важное и сложное, что мы поговорим о ней особо, в следующей главе. А сейчас приглядимся внимательнее, что именно мы делаем при этом с природой.

Разве такая уж тайна, что все, что нами потребляется, должно быть сначала произведено? А для этого должно быть взято с земной поверхности, добыто из недр земных или из пучин морских. Конечно, если спилить дерево, выловить рыбу, выкопать яму — вырастет новое, появится другая, яма осыпется, зарастет травой, сравняется с землей. Но если вырубить рощу и захламить это место отбросами — станет (и останется) пустырь. Если хищнически истребить рыбью стаю, да еще спустить в реку сточные воды — останешься и без рыбы, и без реки, с одною зловонною клоакою. Если сдерешь с лица земли не только дерн, но и весь верхний слой на километры вокруг — навечно уподобишь земную поверхность безжизненной лунной, только и всего.

В нас оказалась неистребимой психология наших недавних предков — сельских жителей. Какая беда, если костер дымит? Отошел в сторону — и надышался свежим воздухом. Подумаешь, выплеснул в реку помойное ведро! Вода все унесет и останется кристально чистой. Подумаешь, сорвал ветку и затоптал травку! Через месяц все отрастет и зарастет снова, а на следующее лето вновь расцветет ободранный вконец куст сирени, исчезнет протоптанная тропка.

Мы не заметили, как оказались в совершенно ином мире. Словно перенеслись на другую планету.

Полвека, даже всего треть века назад я, москвич, радостно плескался с друзьями в Москве — реке. И не только в ее верховьях у Звенигорода, но и в черте столицы, от Пресни до Лужников и даже далекого Коломенского. Нырял, фыркал, радовался чистой воде, сквозь которую на глубину нескольких метров было видно песчаное дно. Когда хотелось, пил пригоршнями, как из водопроводного крана.

Сегодня для меня даже руку опустить в воду Москвы — реки — все равно, что в сточную канаву. Мысль о том, чтобы искупаться в ней, представляется просто дикой. Как, впрочем, и когда прогуливаешься по набережной Рейна или Сены, Дуная или Темзы, Миссисипи или Волги. Мало того, я вряд ли рискнул бы сегодня искупаться, как Делал не раз раньше, в черте города Одессы, поскольку больше не верю, будто там в море осталась капля собственно морской воды. Думаю, что это относится не только к Одессе.

Вонь в городе всегда была явлением чрезвычайным и сугубо локальным. Люди сразу же морщили нос и вертели головами: что случилось? Сегодня в Москве есть районы, где зловоние круглый год на километры вокруг. И существовать в такой атмосфере могут только привыкшие к ней туземцы. А в самой России существуют десятки городов — в том числе и сверхкрупные, с миллионами жителей, где воздух задымлен заводскими трубами, как на гигантском пожарище, где люди всю жизнь живут, как в накуренной комнате, и где ранняя смерть от рака легких так же массова и обычна, как в Африке от голода. И разве такие смердящие промышленные центры имеются только в России?

Сегодня на телеэкране я воочию вижу, как леса и поля моей страны превращаются в мерзость запустения. И куда бы не поехал, вижу: телеэкран не врет, Залитый мазутом и заваленный отбросами пруд — обычная картина. Частью хищнически вырубленный, частью сгоревший от брошенного окурка лес — обычная картина. Заросшая сорняком пашня с уже пробивающимся кое — где кустарником — обычная картина, и вряд ли моя страна составляет в этом мире прискорбное исключение.

И тогда становятся зримыми кошмарные цифры статистики: в таком — то городе, в такой — то реке или озере во столько — то раз превышены предельно допустимые концентрации вредных для здоровья веществ в воздухе и воде; из сельскохозяйственного оборота выпало еще столько — то миллионов гектаров загаженных и заброшенных земель…

И это не говоря уже о стоглавой гидре радиации, начинающей пожирать землян: от мелких змеиных укусов телеэкранов и компьютеров, опасность которых мы еще не успели осознать как следует, до первой ласточки (или, скорее, зловещего дракона) — Чернобыльской катастрофы, превратившей в мерзость запустения плодородные земли площадью чуть ли не в Люксембург, если не больше, унесший жизни сотен тысяч и здоровье миллионов людей.

Теперь становится смертельно опасным пить воду не только из реки, но даже из водопроводного крана. Сначала на него насаживаешь фильтр. Затем покупаешь целую систему дорогих стационарных фильтров, которые по карману далеко не каждому. Наконец, видя, каким зеленоватым налетом покрывается через сутки вода в банке, предназначенная для отстаивания перед последующей фильтрацией, — махнешь рукой и идешь покупать бутыль с «настоящей» питьевой водой с каких — то далеких гор по пене минеральной, постепенно уравнивающейся с пивом. И это в Москве, которая веками славилась чистотой воды своих водопроводов!

Теперь становится понятным словосочетание «экологически чистые продукты». Помню, как удивился много лет назад, узнав на приеме в английском посольстве, что там не пьют московскую воду и не едят московских продуктов (про нитраты в ту пору советские граждане в массе своей не слыхивали). Чтобы немного просветить касательно причин такой привередливости, представлявшейся вроде бы чрезмерной, меня спросили: смогу ли я выпить стакан воды и съесть немытое яблоко, скажем, на делийском или тегеранском базаре? Услышав отрицательный ответ, пояснили, что для лондонца любой московский магазин абсолютно то же самое, что для москвича — ташкентский базар.

А затем год за годом стала поступать информация о том, что на деле представляют собой химические удобрения, что такое нитраты в продовольственных продуктах и чем отличаются они (в лучшую, к счастью, сторону, но не очень) от, скажем, мышьяка или стрихнина.

Сегодня начиненные нитратами продукты едят в мире миллиарды людей: без химических удобрений такую уйму народу просто не прокормить. И хлорированную воду, подозрительно плесневеющую через сутки, тоже пьют миллиарды «счастливцев». Миллиарды несчастливцев вообще не имеют доступа даже к такой воде и вынуждены пить болотную, обрекая себя на ужасающие заболевания и массовую преждевременную смертность только по этой причине.

Есть такой термин: кумуляция. Он означает накопление в организме и суммирование (нарастающее взаимодействие) разных веществ, самих по себе безобидных и даже лекарственных, что способно привести к отравлению и гибели. Вспомним, что человечество — тоже своего рода организм: социальный. И то, что в нем накапливается сегодня, вполне может привести к гибели завтра… Если воздух над одним промышленным центром за другим будет напоминать атмосферу цеха плавильных печей; если одна река за другой будут превращаться в сточные канавы; если один пейзаж за другим будет все более уподобляться гигантской помойке — свалке, — то разве это может продолжаться без конца (а процесс пока идет нарастающими темпами и масштабами)? Нет, конец отчетливо виден. Специалисты спорят лишь о сроках. При этом диапазон последних не выходит за рамки XXI века.

Есть и еще один термин: наследственность. Каждое новое поколение каждый год попадает во все худшие условия обитания. Организм человека с рождения становится слабее. Ему труднее бороться с недугами. И он передает следующему поколению худшую наследственность, чем получил сам. Здесь мы сталкиваемся с еще одной разновидностью кумуляции. Столь же гибельной в своем исходе отнюдь не через века и тысячелетия. В целом картина напоминает безобразную оргию выродков у постели смертельно больной, загубленной ими матери. Им и в голову не приходит, насколько их благополучие связано со здоровьем их несчастной матушки. Они словно не догадываются, что, как только мать испустит дух, — им больше не жить на сем свете.

Неужели мы действительно — выродки? Дегенераты, деградировавшие от только что самопровозглашенного Человека Разумного к существу, лишенному малейшего проблеска разума, способного спастись от надвигающейся гибели? Не хотелось бы в это верить.

Ведь пути избавления от близкой экологической катастрофы так просты, так понятны.

Первое. Экологизация сознания (и соответствующее ему поведение). В смысле самого настоящего Культа Природы.

Отношение к Природе должно быть, как у мнительного больного к своему организму. Любое загрязнение воздуха — как пожар. Любой водоем — от пруда до моря — как собственная тарелка. Затоптать, сорвать любую былинку — все равно, что пнуть ребенка. Нарушение тишины — воровство (чужого самочувствия). Источник радиационного загрязнения — террорист с атомной бомбой. И т.д.

Сводки о состоянии природной среды на Земле в целом, в регионе, в округе, в квартале должны печататься шрифтом крупным и местом заметнее, чем биржевые курсы. С них должен начинаться и ими кончаться каждый выпуск новостей по радио и ТВ. Прямо как с театра военных действий. Или, еще лучше, как вести со стены родного города, осажденного лютым врагом.

Абстрактные понятия «энтропия» и «негэнтропия», означающие тенденцию «разложения» любой сложной материи, сведения ее ко все более «простому» состоянию (исключающему организмы, жизнь) и тенденцию, противостоящую ей, — должны осознаваться в виде вполне конкретной образной картины человека, погружающегося в трясину. Всякое движение, усугубляющее положение, — гибельно, ведет к ускорению конца. Замедлить, затормозить все засасывающее, затягивающее, сковывающее. Постараться распластаться, замереть на поверхности, стабилизировать положение. И осторожно, взвешивая последствия каждого движения, цепляясь за любую возможность, дюйм за дюймом выбираться на спасительную твердь.

Все время помня о предреченном Апокалипсисе. И все время стараясь искупить чудовищную вину человека перед его Матерью — Природой. «Не навреди ей!» — вот принцип, который должен царить надо всем.

Второе. Рационализация потребностей. Поворота в сторону экологизации сознания изначально невозможно добиться, если решительно не отказаться от всех и всяческих излишеств, свойственых современному городскому образу жизни.

Раз оказался в осажденном городе — думай о том, как снять осаду. Расточительность при таком положении — безумие.

Раз попал в трясину — до прихорашиваний ли тут? Пир во время чумы — это занятно, как художественный образ. Но это скотство, когда речь идет о жизни твоих детей и внуков (даже если собственная тебе безразлична).

В общем, человеку надо для полноценной жизни не так уж и много.

Если питание рационально (и если не допустить «людского потопа»), то сельскохозяйственная нагрузка на природу не может нарушить естественного экологического баланса.

Другое дело, что человеку свойственны излишества, связанные с «перееданием». Как только наступает гарантированная сытость -немедленно начинается пресыщение. Еда превращается как бы в наркотик. Идет наращивание дозы, поиск все более изощренных яств. Все больше недоеденного отправляется прямо со стола на помойку (у русских, когда нет голода, доля отбросов доходит до 30% попавшего на стол, это, наверное, мировой рекорд). А конечный результат — каждый второй с избыточным весом, т.е. умрет на 10—15 лет раньше изначально отпущенного ему природою срока только по этой причине.

И это — не говоря уже о никотине, алкоголе и еще более сильно действующих наркотиках, дающих еще более гибельный результат. А ведь их производство составляет весьма значительную часть нагрузки на природу!

Нет, речь не об аскетизме. Не о том, чтобы переходить всем поголовно на салат из одуванчиков (кстати, вкусный) и вообще, как говорится, питаться святым духом. Просто об элементарной рационализации питания, когда тех же желательных результатов можно достичь при вдесятеро меньшей «нагрузке» на окружающую среду.

То же самое можно сказать об одежде. Не о том, чтобы скопом возвращаться к набедренным повязкам и чадрам, а о том, чтобы не переводить зря природные ресурсы только для того, чтобы тебя встречали, как гласит пословица, по одежке, а не по уму. Чтобы соревноваться в том, кто чаще сменит наряд, кто больше тряпок спустит в мусоропровод. Теперь положение такое, что чем больше нарядов — тем скорее понадобятся белые тапочки покойного.

Кстати, именно экологизация сознания решает давний футурологический спор, кому принадлежит будущее: одежде и другим предметам одноразового пользования — или привычным, требующим стирки и ремонта. Право на жизнь должно получить экологически более выгодное. И только оно.

То же самое можно сказать о жилье. Не о том, чтобы разогнать всех по хижинам и казармам, а о том, что своим дворцом ты загоняешь в хижину своего внука, своей расточительностью в градостроительстве — загоняешь в могилу правнука. Впрочем, градостроительство дает такую «нагрузку» а окружающую среду, что его надо выделить особо, что мы и сделаем ниже.

Перечень потребностей, поддающихся рационализации, нетрудно продолжить. Но мы предоставляем это занятие самому читателю, поскольку именно здесь открывается возможность сделать первый шаг в экологизации собственного сознания.

Остановимся на двух потребностях в нормальной физической нагрузке на свой организм. Общеизвестно, что когда такая нагрузка чрезмерна («гипердинамия»), человек может надорваться. А когда недостаточна («гиподинамия») — эффект и конечный результат опять — таки примерно такие же гибельные, как при «переедании». Нормальная физическая нагрузка как бы запрограммирована в организме человека всей его миллионолетней эволюцией. И эту запрограммированность хорошо бы использовать на благо человека и окружающей его природной среды.

Сатирик высмеивал суперрационализм идиота, рекомендовавшего привязать шнур к ноге балерины, дабы та своим вращением вырабатывала электрический ток. Надеюсь, что читатель не заподозрит автора в точно таком же «рационализме», если будет поставлен на обсуждение вопрос о том, что мы могли бы заменить часть гимнастически — спортивных упражнений (включая занятия на тренажерах) полезным физическим трудом — там, где можно таким образом ослабить «нагрузку» на окружающую среду. Иными словами, помахать с пользой для здоровья руками там, где сегодня с той же целью и с тем же результатом отравляет воздух и воду мотор. Это настолько важно, что и сему сюжету мы посвятим ниже специальное внимание.

Другая потребность — коммуникативная, в общении с другими, в том числе за пределами своего населенного пункта. Она тоже насущна и требует удовлетворения. Но дело в том, что ее в отличие от других потребностей удовлетворять можно по-разному. В том числе гораздо менее дорогой ценой в смысле «нагрузки» на природу. Эта особенность называется сублимацией коммуникативных потребностей, и мы к ней, ввиду ее колоссальной экологической важности, также вернемся ниже особо.

Повторяем, речь не об умалении потребностей, не о снижении их уровня, а об упорядочении таким образом, чтобы и природе было менее тяжко, и человеку полезнее.

Третье. Дезиндустриализация производства. Она покоится на трех «китах»: демилитаризации, компьютеризации и мануфактуризации. О каждой нужно хоть немного сказать отдельно.

Потребности, как известно, делятся на собственно потребности и псевдопоребности (квазипотребности). Разговор на эту тему выведет нас далеко за рамки настоящего изложения. Здесь укажем лишь, что наиболее существенная по свои масштабам псевдопотребность — гонка вооружений (за пределами необходимой самообороны). Сколько она пожрала средств за всю историю человечества вообще и во второй половине истекающего столетия в особенности — не сосчитать: это была и остается самая значимая расходная часть всех госбюджетов. На войну работала (и работает) львиная доля промышленности и львиная доля ученых. Военно — промышленный комплекс — главный кандидат на скамью подсудимых по делу об экологических преступлениях против человечества (если такое дело будет когда — нибудь заведено). Если свести этот комплекс к необходимому минимуму, задача дезиндустриализации производства была бы значительно облегчена.

Компьютеризацию производства не зря выделяют как особую, качественно более высокую стадию развития по сравнению с механизацией и автоматизацией. Потому что она качественно меняет самый характер производства. Персональный компьютер — это работник, который, не выходя из дому, может в одиночку управлять целым заводом — автоматом, один — при вложении в несколько раз меньших сил и средств — может производить в сотню раз больше продукции, чем раньше сто рабочих и инженеров. Это — колоссальная экономия энергии и соответствующее уменьшение «нагрузки» на природу. Это, наконец, реальная возможность широкого распространения «чистых технологий», не загрязняющих окружающую среду. И тем самым — реальный переход от «индустриального общества», находящегося в антагонистических противоречиях с природой, к «информационному обществу», способному гармонизировать отнощения с ней.

Мануфактуризация производства в данном контексте выглядит странно — как шаг от машины назад к мануфактуре. Но это недоразумение. Машина остается машиной, причем еще более эффективной в сочетании с компьютером. Речь и здесь о другом, о том, что значительную часть производства целесообразно перевести на ручной труд —. там, где он в радость и на здоровье. Не забудем, что гимнастика — это всего лишь имитация ручного труда, а спорт — имитация гимнастики, т.е. имитация имитации. Почему бы не повернуть имитационный процесс вспять: не пустить в ход вместо тренажера или электропривода ножную или ручную педаль? Почему бы вместо массового производства безделушек, которым грош цена и которые выкидывают походя, не дать простор штучному производству шедевров, которые ценятся именно вложенным в них ручным трудом? Почему бы не дать простор провозглашенному А. Тоффлером «просьюмеризму» — слиянию функций производства и потребления, когда кто — то работает на себя, для собственного довольства и удовольствия?

Во всех случаях конечный результат — уменьшение промышленной «нагрузки» на окружающую среду.

Четвертое. Дезурбанизация населения. Речь идет о переломе гибельной для человечества тенденции урбанизации, и особенно гиперурбанизации — противоестественного скучивания огромных масс людей в крупных и сверхкрупных городах, тем более в мегаполисах — гигантских агломерациях вокруг таких городов или между ними.

Мало кто задумывается над тем, что жизнь человека в крупном городе экономически обходится обществу намного дороже, чем в среднем (до сотни тысяч жителей): здесь намного дороже сфера обслуживания, включая транспорт и эксплуатацию многоэтажных зданий. Еще меньше знают о негативных социальных последствиях урбанизации: в крупных городах сильнее разрыв поколений, соблазн тунеядства, трагедия одиночества, деградация личности. Мы здесь указываем на экологический вред крупного города: он как язва на теле земли. И когда такие язвы идут нарастающе по всему телу — это уже проказа. Катастрофа. Гибель.

Теоретически выход давно найден в оптимизацию расселения, в строительстве новых и реконструкции старых городов таким образом, чтобы была обеспечена пешеходная доступность мест работы, покупок, развлечений, отдыха на лоне природы. Но практически соблазн повышенного комфорта в крупном городе (естественно, за счет остального населения страны) всюду берет верх над здравым смыслом. Удастся ли переломить эту тенденцию страхом перед гибелью человечества?

Увы, пока не будет мобилизовано мировое общественное мнение, такой уверенности нет и быть не может.

Пятое. Сублимация коммуникативных потребностей, о которой мы уже упоминали в несколько ином контексте и о которой обещали рассказать подробнее.
Известно, что большая часть наших поездок (разумеется, не все) — это поездки за информацией. И только за ней. Увидеться, чтобы переговорить. И поехать, чтобы увидеться. Поехать, чтобы увидеть (скажем, соседний город или спектакль в театре). Поехать, чтобы поработать. Или отдохнуть. Этот перечень можно продолжать бесконечно. Но разве за всеми этими «чтобы» обязательно надо ехать?

На наших глазах в нашу жизнь блок за блоком входит электронный комбайн, состоящий из телевизора со стереоскопическим или даже голографическим изображением, видеофона (совмещенного с телеэкраном) и персонального компьютера. Комбайн дает возможность получить «эффект присутствия» на любом зрелище, будь то «Лебединое озеро» в Большом театре Москвы или экскурсия по парижскому Лувру. Он же позволяет читать «телегазету», «тележурнал», «телекнигу» — вплоть до самых редких из любой библиотеки мира. Наконец, позволяет устраивать свидания и совещания, принимать участие в конференциях и посещать занятия в школе, не вставая со своего домашнего кресла.

Задумайтесь над потенциальными возможностями такого комбайна. И вы поймете, что здесь кроется, пожалуй, одна из наиболее действенных возможностей дезиндустриализации производства. Особенно если вспомнить, каков удельный вес транспорта в «нагрузке» на окружающую среду

Мы не продолжаем перечень уже, наверное, порядком надоевших читателю разных «аций». Вновь и вновь предоставляем продолжение на его усмотрение.

С одной — единственной просьбой: не упускать из виду, что мы открыли этот перечень вовсе не для того, чтобы человечество меньше скучало, а для того, чтобы поискать кратчайшие пути его избавления от надвигающейся экологической катастрофы.

Есть какие — то другие пути? Сообщите, если знаете.

Не надо искать никаких?

Тогда ждите ответа, ждите ответа, ждите ответа.

Ответа Матери — Природы, над которой пытались надругаться ее выродки.

Очень давно, более трех десятков лет назад, в одной из первых своих публицистических книг по футурологии автор сих строк сформулировал такое сугубо образное положение: в мире существует универсальная валюта, которой измеряются подлинные богатства человечества; ее единица — киловатт — час (производимой и потребляемой энергии). Много киловатт — часов — значит, вы живете в «Первом мире»; мало — в «Третьем». И что бы вы ни предпринимали, какими благими намерениями ни вымащивали дорогу в рай — пока мало киловатт — часов, все равно останетесь в аду или, того хуже, попадете в него. Потому что если мало киловатт — часов — значит, неизбежен тяжкий ручной труд от зари до зари, жизнь впроголодь, жалкие хижины, нищета, массовая безработица и прочие «прелести» каждой отсталой страны. Вопрос только в том, будет ли эта отсталость называться «пережитками феодализма», когда в трясине нищеты возвышаются замки традиционных правителей — князьков с их прихлебателями — либо «строительством социализма», когда князьков сменяют разные «председатели» и «секретари», а гнет и нищета остаются те же, причем нередко в еще более ужасных формах.

Все это более или менее ясно. По крайней мере, видно воочию. Однако при этом забывается как бы кардинальный, основополагающий факт: чтобы «Первый мир» стал «Первым» (напомним, что столетие — другое назад он по многим главным параметрам мало чем отличался от нынешнего «Третьего»), надо было на протяжении целого столетия каждые несколько лет удваивать производство киловатт — часов, то бишь энергии. Встает вопрос: может ли нынешний «Третий мир» в грядущее столетие повторить путь, пройденный «Первым», т.е. каждые несколько лет удваивать производство и потребление энергии, но уже не для нескольких сотен миллионов, а для десятка миллиардов потребителей?

Прежде, чем ответить на такой вопрос, напомним еще об одном — о том, что «Третий мир» уже вступил на этот путь. Он, в свою очередь, начал расслаиваться на три особых «мира» (назовем их условно «Третьим», «Четвертым» и «Пятым»). Одни страны — причем довольно крупные — по многим параметрам быстро подтягиваются к уровню «Первого мира», и некоторые уже почти достигли его; другие развиваются весьма динамично и в обозримом будущем ближайших десятилетий наверняка выйдут на тот же уровень; третьи остаются в тисках отсталости и нищеты, их «подтягивание» может быть достигнуто только при крупных капиталовложениях со стороны все того же «Первого мира».

Поэтому только что поставленный вопрос требует переформулировки примерно в таком плане: может ли «Третий мир» на протяжении грядущего столетия пройти путь энергетического развития «Первого мира», на который он, «Третий мир», уже вступил?

Увы, на этот кардинальный вопрос мы должны ответить отрицательно. А можно объяснить совсем коротко. Мы уже говорили (да и читатель без нас, наверное, не раз слышал), что США, например, чтобы стать современными США, должны для своих граждан, составляющих несколько процентов мирового народонаселения, потреблять несколько десятков процентов производимой в мире энергии и нести ответственность за несколько десятков процентов общемирового объема загрязнения окружающей природной среды.

Спрашивается в задаче, могут ли сто человек тратить по рублю из общей суммы, скажем, в сто рублей, если один из них тратит полсотни и еще два еще по двадцать? Чтобы такое чудо произошло, надо изобрести — в дополнение к качественно новой геометрии — качественно новую арифметику. Опыт показывает, что подобные изобретения бывали. Но их авторами всегда являлись сатирики. Или, на худой конец, юмористы.

В свое время всю прессу обошли любопытные расчеты, согласно Которым, если бы весь мир начал потреблять столько энергии, сколько сегодня потребляют США, то разведанных мировых ресурсов хватило бы … на три года, природного газа — на четыре, угля — на пятнадцать лет. А дальше?

Можно на то же самое посмотреть с другой точки зрения. Если бы весь мир вдруг начал потреблять столько энергии, сколько сегодня потребляют США, то загрязнение окружающей природной среды при производстве такого колоссального количества энергии сделало бы воздух планеты непригодным для дыхания, а пресную воду в реках и озерах — непригодной для питья. Таким образом, и с этой точки зрения ничего подобного не может быть просто потому, что как шутил классик, ничего подобного не может быть никогда.

Иногда высказывается надежда, что несбыточное для тепловой энергетики якобы может оказаться по плечу энергетике атомной, гораздо меньше загрязняющей окружающую среду. Но это как сказать. Во-первых, до сих пор неясно, что делать с отходами этой энергетики. А они — похуже, чем обычное загрязнение. И, как показывает Чернобыль, в состоянии превратить в необитаемые острова целые страны. Во-вторых, чем больше будет атомных электростанций, тем скорее дотянутся до атомной бомбы кровавые руки тоталитарных, мафиозных и изуверских структур. Со всеми проистекающими отсюда последствиями. В-третьих, любая атомная электростанция — идеальный объект для терроризма. Запустил в нее ракету (или иным образом взорвал ее) — и получай новый Чернобыль с сотнями тысяч погибших, миллионами мучительно агонизирующих. А каковы потенции терроризма сегодня — мы уже говорили.

Иногда такая же надежда возлагается на еще не открытый способ управления термоядерной реакцией, поскольку термоядерная энергетика в принципе исключает только что перечисленное. Но она, при достаточно широком развитии, не то что не исключает, а прямо предполагает тепловое загрязнение земной атмосферы и гидросферы. А это грозит опасностью еще одной разновидности глобальной катастрофы, которая может оказаться роковой для человечества. Не говоря уже о неизбежности в таком случае подъема уровня Мирового океана (за счет таяния льдов Арктики и Антарктики) на более чем 50 метров. Земная поверхность в этом случае уподобится той, какая существовала миллионы лет назад, когда океан занимал не две трети ее, как сейчас, а почти девять десятых. Готовы ли мы переводить нашу цивилизацию из категории наземной в категорию надводной и может быть даже подводной?

Серьезное рассмотрение подобной альтернативы заставляет перечеркнуть и этот вариант.

Что же остается?

Остаются так называемые «чистые» источники энергии, как бы самовосполняющиеся и совсем (или почти) не загрязняющие окружающую природную среду. Это — энергия Солнца (в том числе передаваемая трансляторами из космоса, где она поглощается земной атмосферой) и ее производные — воздушные и водные потоки (включая приливы и отливы, порождаемые тяготением Луны), а также внутреннее тепло Земли, разница глубинных и поверхностных слоев океанской воды и ряд малоизученных потенциальных источников, вроде земного магнетизма.

Всем хороша «чистая» энергетика. Одно плохо: на ее долю приходятся считанные проценты мирового энергобаланса. И даже если эти проценты удвоить — утроить форсированным развитием соответствующих технологий — все равно получается, как если бы вам предложили жить вместо привычной сотни долларов на десять — пятнадцать.

Реально ли такое?

В жизни с долларами — вполне реально, только на уровне типичных стран «Третьего мира», т.е. при качественно более низком уровне жизни. С киловатт — часами такое возможно без снижения уровня жизни — просто переходом в существенно иное качество жизни.

Таким образом, нам придется еще раз переформулировать поставленный выше вопрос. Если жить так, как живут сегодня в «Первом мире» (в смысле производства и потребления энергии), просто физически недостижимо для втрое — а в перспективе и на целый порядок! — большего «Третьего мира», то можно ли «Первому», и «Третьему» миру жить иначе, не менее благополучно, но гораздо менее расточительно, чем сегодня в «Первом»? А главное — можно ли пережить XXI век, что недостижимо и для сегодняшнего «Первого мира»?

Ответ на поставленный таким образом вопрос гласит (пардон за каламбур): чтобы сохранить высокое качество жизни в XXI веке и за его пределами, необходимо перейти в иное качество жизни.

Какое именно?

О некоторых чертах этого «иного» состояния мы уже упоминали, когда речь шла об альтернативной цивилизации. О дезурбанизации, дезиндустриализации, сублимации коммуникативных потребностей.

Рассмотрим эти черты более детально с точки зрения их энергетического содержания.

Существует — уже детально разработан, сконструирован и воплощен в жизнь, правда, в немногих экземплярах — зримый образ будущего. Единственно возможный. Только такой, если говорить об отдаленном будущем. Или вообще никакого.

Это — так называемый экологически чистый дом.

Главное в нем — теплоизоляция, т.е. наиэкономнейший расход энергии за счет возможно более широкого применения энергосберегающих бытовых технологий.

В идеале такой дом тремя своими стенами «врезан» в холмик (или скалу) — во имя помянутой теплоизоляции. Зато четвертая стена представляет экран из специального стекла, обеспечивающего полноценную инсоляцию помещений: тепло, свет и ультрафиолет солнечных лучей. Ночью — сон на свежем воздухе в спальном мешке (здоровья ради и чтобы не тратить зря энергию на обогрев помещения). Днем — температура, обеспечивающая комфорт — и ни градусом выше. Тепло — включая необходимое для приготовления пищи и стирки одежды, а также энергия, необходимая для уборки помещений и работы электронного комбайна, о котором упоминалось выше, берется от гелиобатарей на крыше, от ветряка рядом с домом, от мини-ГЭС на соседнем ручье, от волновых движков на соседнем озере, от термопар, использующих любую сколь — нибудь существенную разницу температур, и т.д. И расходуется предельно экономно: с помощью высокой культуры питания, одежды, быта. Никаких излишеств!

Жизнь людей в таком доме целиком подчинена Культу Природы, Культу Разума, Культу Семьи, Культу Знаний и Чувств, наконец, Культу собственной личности (не в ущерб другим личностям). Их общение с миром идет в основном через телеэкран — мы уже говорили об этом. Но это не исключает пешие и лыжные походы, парусные и велосипедные экспедиции. Вот только мотор перешел в разряд излишества или крайней необходимости.

Не слишком ли скучно?

Нет, не слишком.

Сразу по трем причинам.

Во-первых, потому что рвануться вдаль от такого дома все равно, на каком двигателе и все равно, в какую сторону равносильно самоубийству. Во-вторых, потому что построить что-то пороскошнее требует огромных энергетических затрат и в конечном счете опять — таки равносильно самоубийству. Наконец, скучно может быть одинаково и в энергосберегающей хижине, и в энергорасточительном дворце. И нескучно — тоже. Все зависит от только что упомянутого качества жизни. А в последнее органически входит понятие содержательности. Если жизнь пола событий — в принципе, безразлично каких, триумфальных или катастрофических — значит, она высокосодержательна. Если же минуты тянутся часами, на протяжении которых ровно ничего не происходит, — значит, содержательная ценность жизни близка или равна нулю. Безразлично, в тюремной камере или в тронном зале царского дворца. Так вот, если в нашем экологически чистом доме будет обеспечена высокая содержательность жизни (с бурной чередой событий, не обязательно триумфальных и желательно не катастрофических) — высокое качество жизни с данной ее стороны гарантируется автоматически.

Рассмотрим детальнее все три только что перечисленных «потому что».

Сегодня потоки автомашин ежедневно уносят миллионы людей не только на работу, за покупками, к развлечениям, на лоно природы (и обратно), но и в другие города и страны — туристом, в гости, на новое место работы и жительства. Это входит в современный образ жизни, и без этого жизнь представляется обедненной, сведенной к порядкам минувших веков, когда в отчем доме жили и умирали поколение за поколением, не трогаясь с места дальше соседней улицы.

Чтобы вести современный образ жизни, не останавливаются ни перед какими жертвами. Мы уже упоминали о сотнях тысяч убитых и о почти миллионе раненых на автодорогах мира каждый год. О миллионах убитых и десятке миллионов раненых каждый год, если на автомашины пересядет со своих повозок «Третий мир». Все это считается как бы само собой разумеющимся и никого не тревожит, хотя на порядок меньше цифры в какой — нибудь «малой войне» вызывают бурю эмоций.

Однако природа запрещает человечеству приносить жертвы мотору. Мы говорили и о том, что «пересадка» на автомашины в масштабах «Первого мира» для «Третьего» просто физически невозможна. Стало быть, надо искать другие пути достижения желаемых результатов. Ведь только любители катаются, чтобы покататься. Для подавляющего большинства время в дороге — убитое время.

Положение не намного изменится, если из автомашины мы пересядем в салон самолета, в железнодорожный вагон, в каюту теплохода. Да, в воздухе, на рельсах и на воде гибнет и калечится во много Раз меньше людей, чем на автодорогах. Но последствия — в смысле затрат энергии и загрязнения окружающей среды — те же.

Следовательно, выход надо искать не на иных путях — дорогах, а вне путей — дорог вообще.

Мировая общественная мысль мучительно расстается с утопическими мечтами о безбрежной и бесконечной экспансии человечества в пространстве.

Сравнительно недавно — всего несколько десятилетий назад — утописты несказанно горевали о том, что человечеством освоена ничтожная часть, менее одной десятой земной суши. Почти треть ее занимают пустыни и полупустыни, почти четверть — вечная мерзлота, почти десятую часть — высокогорья, тайга и джунгли, болота и пустоши, лес и степь. И только считанные проценты занимают сельскохозяйственные угодья, поселения, дороги.

С годами выяснилось, что это — нормальное положение в экологии земной поверхности. Что за бездумным наступлением на пустыню следует ее контрнаступление, причем в гораздо более значительных масштабах. За наступлением на тайгу и джунгли следуют катастрофические изменения климата. За осушение болот и распашку речных пойм приходится платить нарушением экологического равновесия и эрозией миллионов гектаров пашни. И так далее.

Были идеи «застелить» Мировой океан искусственными островами и тем самым утроить потенциальное жизненное пространство человечества. Экология, неизвестная нашим отцам и дедам, быстро остудила горячие головы. Было просчитано на компьютерах и десятки раз перепроверено, что принесет с собой любое сколь — нибудь значительное уменьшение акватории Мирового океана: уподобление земной поверхности марсианской. Как известно, для жизни неприспособленной.

Были идеи развернуть «освоение» глубин Мирового океана и космоса. Расселить в «подводных городах» десятки миллиардов человек на подножном, то — бишь на придонном корму. Расселить в эфирных городах на заранее выбранной орбите вокруг Солнца даже не миллиарды, а триллионы, может быть даже дециллионы людей. И что же? Более глубокое изучение вопроса показало, что даже если такое удастся — дециллионами окажутся существа, которые будут напоминать людей разве что внешне, да и то вряд ли. Гораздо больше сходства будет с муравейником или пчелиным ульем. Конечно, муравьи и пчелы — существа, достойные большего уважения, чем многие из людей. Но у кого повернется язык назвать их сообщества человеческими? Вот уж поистине можно сказать, что мы имеем дело с божьими тварями, коим чуждо все человеческое. Так стоит ли брать курс на нечто нечеловеческое, может быть даже бесчеловечное? Да к тому же при очень высоком риске полной катастрофы?

Когда автор сих строк почти полвека назад делал первые шаги в футурологии, он был убежден — вернее, его убедила прочитанная им литература, — что смысл существования человечества видится в «рационализации материи», т.е. в освоении вселенной и в подчинении нашей Галактики, а возможно, и Метагалактика каким-то, пока еще неизвестным нам, Требованиям Разума. Что ж? Такое же отношение было воспитано у него (и, разумеется, не только у него) к земной природе. Природа — объект, который надо покорять. Земная поверхность — пространство, которое надо реконструировать, чтобы разместить на нем возможно большее число людей (по принципу: чем больше голов — тем больше умов). Солнечная система — пространство, которое надо реконструировать с той же целью. Галактика — пространство, которое… Метагалактика — пространство, которое…

Прошедшие полвека не прошли даром. Все-таки наука, несмотря на существенные претензии к ней, поработала добросовестно, значительно расширила горизонты человеческого знания и не менее значительно поубавила у человека самомнения и спеси.

Ныне досконально известно, что природа для нас — вовсе не объект. И тем более не объект покорения. Что это — среда обитания со своими законами, которые намного сильней возможностей человека эти самые законы изменить. Мало того, это — система, состоящая из множества подсистем, одной из которых является человечество, всецело зависящее от состояния системы в целом. И попытка подсистемы подчинить себе систему выглядит так же трагикомично, как попытка младенца «подчинить» себе мать (если это и удается порой — то тем хуже для младенца) или попытка стайки каких-нибудь премудрых пескарей «подчинить» себе Мировой океан.

Парадигма смысла жизни человека на земле поменялась радикально. Не «покорять» природу, а возможно более органично «вписаться» в нее, примениться к ее законам, чтобы возможно более полно обеспечить нормальное воспроизводство поколений (и в количественном отношении — не допуская ни выморочности, ни «перенаселения»; и в качественном отношении — не допуская ни деградации последующих поколений, ни превращения их в нечто качественно иное, опять — таки приводящее к вырождению рода). Мы уже говорили, что в этом смысле человек ничем не отличается от любой разновидности земной флоры и фауны с точно таким же смыслом существования.

И с этой мыслью, составляющей объективную истину, придется смириться.

Меньше ясности пока что с околоземным космосом, Солнечной системой, Галактикой и Метагалактикой.

Космонавтика (и теория, и практика) только — только выходит из пеленок гонки вооружений, элементом коей, по сути, являлась на протяжении первых десятилетий своего существования в XX веке, можно сказать, почти до сегодняшнего дня. В связи с этим неудивительно, что крайне мало внимания обращалось (и обращается) на действительную роль космонавтики в истории человечества. И крайне много цитат из авторитетов полувековой и даже вековой давности — начиная с основоположника космонавтики К.Э.Циолковского — чьи воззрения в свете приращения научного знания за истекшие десятилетия представляются, по меньшей мере, дискуссионными, а то и явно фантастичными.

Да, возможно, мы не одни в нашей Вселенной и тем более в бесконечном множестве вселенных, о которых мы ничего не знаем и никогда не узнаем (по законам природы). Но расстояния между звездными мирами так огромны, так несопоставимы с человеческими возможностями, сколько их ни расширять, — что мысль о нашем одиночестве в Галактике должна иметь такое же право на существование, какое имеет наивная вера в обязательность обитаемости окружающих нас миров.

Давно распростились с иллюзиями о возможности жизни на Луне. Совсем недавно — с еще более сильными иллюзиями о возможности жизни на Марсе и Венере. Не исключено, что та же судьба постигнет ближайшие к нам звездные миры. Ну, а отдаленные — это те же иные вселенные, до которых нам (и им до нас) не дотянуться из-за несоразмерности скоростей (перемещения в космосе твердых тел и тем более организмов) и космических расстояний.

Правда, не исключены качественно иные цивилизации с количественно иными возможностями освоения времени — пространства. Ну, и что? Ведь это же — качественно иные. Контакт с ними — все равно, что контакт человека с муравейником. Или муравейника — с коралловым рифом. Не потому ли «избегают» контакта с нами те НЛО, которые не удается идентифицировать, как те или иные «обычные» явления природы?

Мало-помалу чисто утопические (а нередко просто шарлатанские) воззрения касательно космонавтики уступают место менее романтичным, но более трезвым, обоснованным, практичным. Космонавтика не может и не должна сводиться к ракетам — носителям оружия массового поражения. С ней нельзя связывать надежды на решение земных проблем путем «отселения» какого — то числа миллионов, триллионов или дециллионов людей в космос. Сколько ни «отселишь» — земные проблемы на земле останутся прежними. Мало того, точно такие же возникнут и в космосе — при любых масштабах расселения там людей. Зато космонавтика может и должна сыграть роль в обеспечении человечества на земле солнечной энергией, с минимальным, если не вообще близким к нулю, загрязнением природы при ее использовании. И в вынесении в околоземное космическое пространство, на иные небесные тела Солнечной системы тех энергоемких и материалоемких производств, без которых человечеству не обойтись, но которые могли бы обернуться экологической катастрофой для земной природы.

Итак, возможно меньше экспансии ( только в пределах крайне необходимого). Возможно меньше всякою моторного транспорта — от мотоцикла до ракеты. Возможно меньше экстенсивности (распространения в пространстве) — и возможно больше интенсивности (полноты жизни). Все время вспоминая вселенскую трясину, именуемую энтропией: чем больше тратишь энергии на судорожные движения — тем скорее идешь ко дну.

Обратимся к еще одному предрассудку — об отождествлении высокого качества жизни с высоким уровнем потребления энергии.

Да, тяжелый монотонный низкопроизводительный ручной труд — это отнюдь не благо, о котором можно мечтать. Это — необходимость, из тисков которой хочется вырваться и радоваться, когда вырвался. В русской народной песне прошлого столетия альтернатива в данном отношении сформулирована довольно четко:

Помните? «Эх, дубинушка, ухнем!» Песня, которую очень любят разные мудрецы — англичане в качестве русской экзотики, но которую нельзя не признать горькой самокритикой ее сочинителей и исполнителей.

Но посмотрите — как расточительно мы тратим энергию там, где вполне можно было обойтись без подобной расточительности, и притом с большой пользой для собственного здоровья.

Предки наши в силу необходимости вынуждены были ложиться с сумерками и вставать с зарей. А затем обнаружилось, что это — Именно то, что необходимо человеческому организму, тысячелетиями «запрограммированному» на жизнедеятельность при дневном свете. И что за отступления от такой «программы» приходится расплачиваться общеизвестными прискорбными последствиями.

Мы и сегодня пытаемся сохранить для наших детей более или менее нормальный суточный цикл жизни. Да нормальный ребенок и сам рвется к нему, отчаянно зевая с наступлением темноты и поднимаясь на ноги с первыми лучами Солнца. Но как сохранить, когда первая привилегия взрослых — ложиться за полночь и первое удовольствие — всласть поспать чуть ли не до полудня? Первая привилегия — и первый шаг на стезе порока. А засим следуют еще и еще шаги — и вот растет и ширится «ночная жизнь» с увеселительными заведениями до утра и со специальными радиотелепередачами «для полуночников». Город сияет мириадами огней, жизнь от вечерних сумерек до утренних бьет ключом, пожирая уйму энергии, которую можно было бы сберечь при ином, боле здоровом образе жизни, и значительно сокращая срок пребывания на этой грешной земле несметному числу греховодников. Что является, пожалуй, единственным позитивным следствием данной разновидности порока.

Но и дневную жизнь мы ухитрились построить так, как если бы она была ночная. Здания теперь строим либо совсем без окон, либо с такими, какие недостаточны для светового комфорта, если не «подсвечивать» электричеством. Об отоплении нечего и говорить — сплошь и рядом, по расхожей поговорке, «топим улицу»: термометр в помещениях зашкаливает за плюс двадцать по Цельсию, и приходится распахивать окна, чтобы отдышаться… Дециллионы калорий, от которых зависит судьба человечества, в самом прямом смысле вылетают в трубу. Но хуже всего обстоит дело с расточительством энергии при производстве товаров и услуг.

Спору нет, когда требуется массовое поточное производство — без машин не обойтись. Но всегда ли и везде ли требуется массовое поточное?

Мы поднимаемся утром с постели и начинаем свой утренний туалет. Женщины — свой, мужчины — свой. Веками отработаны процедуры, не требующие для достижения искомого результата ни единой калории энергии, кроме совсем незначительной мускульной. Нет — в дело пускается целый машинный парк с совокупной затратой энергии, способной сдвинуть с места автомашину.

Прежде чем начать готовить обед, наши предки спускались в погреб, где с весны по осень включительно сохранялся лед — и соответственно продукты. Мы с той же целью открываем холодильник -морозильник, который не только является главным домашним «пожирателем энергии», но и — благодаря особенностям своего фреонового механизма, способствующего разрушению защитного озонового слоя планетной атмосферы — несказанно умножает число раковых больных и приближает печальную кончину человечества.

Казалось бы, какая мука покрутить кофемолку или ножную педаль, скажем, швейной машины? Только очень полезная для организма нагрузка, особенно при бедственных масштабах недостатка такой нагрузки у современных горожан. Тем не менее и тут, и здесь, и там, и везде в дело пускается электромотор. И снова крадется у потомства очередная килокалория, без которой ему не выжить.

Сегодня в моду входят слова об «энергосберегающих технологиях». Хорошо бы, чтобы слова почаще и помасштабнее превращались в дела. И чтобы помянутые технологии относились не только к металлургии, но и, скажем, к бритью или шитью, к термосам для сохранения продуктов в горячем или холодном виде, — словом, не только к производственным, но и к бытовым, а также по возможности к досуговым технологиям.

Наконец, обратимся к содержательности жизни. Можно ли сказать, что у человека, затеявшего в очередной раз перестройку уже построенного, просто чтобы «не отстать от моды», содержательность жизни (или, что в данном случае одно и то же — качество жизни) выше, чем у человека, который довольствуется привычным комфортом и целиком поглощен занятиями, не требующими электроэнергии? Например, чтением или общением, художественным творчеством или спортом. Что жизнь человека, проводящею часы и дни в любом моторном транспорте, счастливее того, у кого места работы, покупок, развлечений находятся в пределах пешеходной доступности? Что массовая поточная продукция, когда наступает ее перепроизводство и приходится навязывать ее потребителю назойливой рекламой, лучше штучной продукции, изготовленной ручным трудом и ценящейся всегда и везде намного дороже?

Достаточно задаться вопросами подобного рода — и нетрудно прийти к ответу.

Уровень и качество жизни зависят от уровня и качества потребления энергии только до определенных пределов, за которыми начинается полностью иррациональная «зона расточительности». Она может простираться в бесконечность, пожирая порядок за порядком колоссальное количество энергии, но не давая никакого существенного для человека эффекта сверх того, который был получен на определенном оптимуме.

Да, неприятно сидеть в темноте, если, конечно, не вздумал «посумерничать». Но горит ли в комнате одна 75-свечовая лампа, вполне достаточная, чтобы читать или заниматься рукодельем; зажег ли 200-свечовую или разом 30 ламп — конечный эффект будет тот же, только энергии уйдет во много раз больше.

Еще неприятнее сидеть в холоде. Но если натопил до 300С и потом распахиваешь окна, чтобы обрести желанную прохладу, — то просто украл у своих потомков энное число калорий и в буквальном смысле слова пустил их на ветер безо всякой для себя пользы.

Если завел мотор, чтобы одолеть расстояние, которое с гораздо большей пользой для своего здоровья можно пройти пешком или, скажем, проехать на велосипеде, — то, значит, повел себя как басенная муха в стакане вина: ни себе, ни людям никакой пользы.

И так далее.

Сравнительно недавно, всего несколько десятилетий назад, такие разговоры можно было причислить к разряду обскурантистских, наравне с призывами типа «назад, в пещеры!» Но сегодня, с появлением компьютера, при его поистине триумфальном шествии на протяжении второй половины XX века, открываются перспективы, когда можно достичь стандартов уровня и качества жизни, намного превосходящих самые высокие современные, расходуя на это намного меньше энергии, чем сегодня в самых богатых странах «Первого мира».

Уже инженерно разработаны и экспериментально действуют первые прообразы завода — автомата или фермы — автомата, где один -единственный работник, сидя дома у пульта управления за своим компьютером, может снабдить продуктами питания, одеждой, обувью, предметами длительного пользования, практически любыми мыслимыми товарами миллионы людей. Которые затем унесут их из универсама, находящегося в пределах пешеходной доступности от жилья. При этом гораздо большую ценность в глазах потребителя будут иметь продукты, выращенные на собственном приусадебном участке. Нестандартные одежда, обувь, предметы обихода, украшения, на которых будет стоять маркировка «ручной труд».

Добавим к этому упоминавшуюся выше возможность «посетить» другие города и страны телетуристом, полистать редкую (вообще любую) книгу на телеэкране, поговорить с другом или принять участие в телеконференции, не вставая со своего кресла перед телевизором.

И мы получим контуры будущего: высокое благосостояние при «низкой» энергетике.

Одному из последних диктаторов Советской империи услужливые спичрайтеры сочинили афоризм, который быстро сошел в мир анекдотов там, где был понятен (т.е. в СССР и ему подобных странах победившего их социализма) и остался загадкой в тех странах за рубежами «Второго мира», где подобные словосочетания представляются абсурдной абракадаброй: экономика должна быть экономной, заявил г-н Брежнев под общий хохот полутора миллиардов своих подданных (в том числе и мятежных). Да разве экономика, как следует из этимологии самого этого термина, может быть иной?

Хохотавшие прекрасно знали, что еще как может. И какой неэкономной она в действительности была. Но это только потому, что для одной трети человечества это была экономика казармы («казарменного социализма’), где, по новейшей пословице, солдат спит, а служба идет, и где, как известно, можно израсходовать любое количество продуктов или боеприпасов — или просто выкинуть их — если в голову начальства придет очередная блажь. Прекрасно зная, что автоматически, как из воздуха, появятся новые, сколько бы ни потратили или ни выкинули.

Казарменная экономика проиграла в сравнении с рыночной (и соответственно СССР — в «холодной войне» с США) именно потому, что была изначально неэкономной. И следовательно — неэффективной.

Тем самым еще раз была подтверждена абсолютная истина: экономика в принципе не может быть неэкономной — иначе это не экономика, а концлагерь, обреченный на гибель при первом же серьезном испытании жизнью.

В противоположность экономике, энергетика — совсем другое Дело. Здесь словосочетание «энергетика должна быть экономной» — вовсе не абсурд.

Потому что сегодня энергетика самоубийственно расточительна.

Самоубийственно для человечества.

И чтобы выжить — потуши ненужную тебе вторую свечу.

Иначе сгорят твои внуки и правнуки.

А может быть, и ты сам.

Очень давно, более четырех десятков лет назад, читая все подряд, что только можно было найти в центральных библиотеках Москвы, «о будущем» (а находилось очень немного — главным образом утопии и научная фантастика предшествовавших десятилетий), автор сих строк все же наскреб за несколько лет несколько папок вырезок, которые послужили основой для трех объемистых рукописей.

1. Будущее мирового народонаселения, энергетики, пластиков, автоматизации производства, сельского хозяйства, транспорта и связи, градостроительства, дальнейшего освоения Земли и только что начавшегося тогда освоения космоса (часть материалов вошла в книги «Если мир разоружится» (1961) и «Контуры грядущего» (1965).

2. Будущее экономического соревнования двух политических систем на мировой арене: социалистической и капиталистической. (Эта рукопись не увидела света, и автор благодарен Богу за это, потому что на основании собранных материалов он довольно точно предсказал, что лет через тридцать — к 90-м годам XX века — СССР перегонит США по объему производства угля, нефти, газа, металла; но, воспитанный коммунистической литературой, сделал из этого неверный вывод, будто такой результат приведет к торжеству социализма и крушению капитализма в общемировых масштабах; на самом деле все обстояло, как говорится, с «точностью до наоборот сколько бы горючего и металла ни производил Ирак, ему никогда не восторжествовать над Кувейтом , иначе как с помощью грубой военной силы; потому что в одном случае, при любых объемах производства, остается гигантский концентрационный лагерь с массовым террором, а в другом — рынок со всеми его пороками, к которым всегда тянулись и тянутся люди, отшатываясь от ужасов тоталитаризма.)

3. Третья мировая война, которую автор считал в высокой степени вероятной по причине, прямо противоположной той, что было в действительности, а именно по причине кажущегося проигрыша «Первого мира» в его соревновании со «Вторым» при нейтралитете «Третьего» и неизбежности «акта отчаяния» — попытки спастись от крушения военным путем (на самом деле, как это очевидно теперь, именно этим путем пытался спастись — но не спасся — от крушения как раз не капитализм, а социализм).

Напомним, материалы собирались в середине 50-х годов, когда сталинские авантюры 1946—53 гг. (в Греции, Иране, Зап. Берлине, Корее и др.) уже завершились — естественно, как и всякие авантюры, провалом, — а хрущевские (на Кубе) еще не начались. Опыт авантюр, несмотря на их неудачу, показал военную слабость противника, который нигде не отвечал двойным ударом на удар, долго собирался с силами, вяло сопротивлялся и больше всего заботился о восстановлении статус кво. А при удаче можно было практически безо всякого сопротивления захватить такую громадину, как Китай. Иметь дело с таким покладистым противником — одно удовольствие. Которому и предавались на протяжении почти всей второй половины XX века. Даже раньше — начиная с 1939 —40 гг.

Кроме иллюзии полнейшей безнаказанности любой агрессии — от самой наглой до самой катастрофической — существовало еще две, которые в той же мере определяли мировоззрение многих, не исключая и пишущего эти строки.

Одна из них — невежественное убеждение в том, что атомная бомба — это всего лишь тысяча обычных»фугасок» в одной, а водородная — сто тысяч или даже миллион, но не более того.

Когда наш полковник (кстати, не самый глупый из этой породы людей) экзаменовал нас, офицеров запаса, не предмет отражения внезапной атаки противника на Москву, он сурово вопрошал:

— Капитан Бестужев! Действия вашей роты сразу же после взрыва водородной бомбы в районе Москвы?

И капитан Бестужев, чтобы избежать жестокого нагоняя в случае промедления с ответом, должен был выпалить без запинки даже спросонья:

— Не позднее, чем через два часа, явиться по адресу: Вторая Черногрязская улица, дом семь, школа № 57 и принять командование ротой в составе команды № 229. При невозможности явиться по этому адресу (т.е. когда на месте Москвы останется зияющая воронка километров в сорок диаметром), обязан прибыть с ротой на станцию Клин Октябрьской железной дороги — это в 90 км к северо-западу от Москвы — и занять круговую оборону в ожидании дальнейших приказаний. (Есть документ, подтверждающий достоверность такой несусветицы.)

Думаю, аналогичные предписания получили еще сто тысяч таких же капитанов запаса. И ни у них, ни у маршалов в Кремле не возникало ни тени сомнения, что после обмена ядерными ударами можно будет маршировать, атаковать, словом, воевать, вообще жить на планете Земля, словно после очередной массовой бомбардировки. Хуже всего, что в точности таких же титанов ума — хоть пруд пруди и по сей день от Парижа до Пекина, а может быть, и от штата Вашингтон до города Вашингтон. Во всяком случае, судя по тому, как они относятся к испытаниям ядерного оружия и какие надежды возлагают на него.

А ведь в 50-х гг. еще не было убедительной научной информации о том, во что именно превращается часть земной суши после ядерного взрыва. Не было даже простейшего наглядного примера конечных результатов — скажем, в виде Чернобыля. Солдат тысячами гоняли по местам опытных ядерных взрывов, и никому в голову не приходило, что несчастные вскоре обречены на мучительную смерть.

Другая иллюзия — широкая популярность социалистических и даже коммунистических идей во многих странах мира, начиная с Франции или Италии и кончая Индией или Японией. Напомним, что даже за коммунистов, не говоря уже о социалистах, в иных странах «свободного мира» (в том числе, что очень важно для дальнейшего изложения) во Франции и Италии голосовало от четверти до трети избирателей. Меж тем, как показывает исторический опыт, для тоталитаризма вовсе не требуется большинство населения. 150-миллионную Россию толкнули в пекло Гражданской войны и затем в яму экономической разрухи всего 40 тысяч хорошо организованных фанатиков с жесткой военной дисциплиной. У всех на глазах были документальные кинокадры ликующих толп народа, дважды встречающих Красную Армию в Таллине и Риге, в Вильнюсе и Львове, в Кишиневе и еще сотнях городов до самой германской границы. Правда, кинохроника не запечатлевала того, что происходило на следующий же день после ликования — какие варфоломеевские дни и ночи, месяцы и даже годы ждали миллионы жертв массовых репрессий. Но это, казалось, происходило совсем в ином мире.

Да, после Второй мировой войны развеялась иллюзия, будто навстречу германским танкам можно выдвинуть мегафон, прокричать в него: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» И вместе с германскими солдатами ворваться в Берлин, чтобы добивать врага германского народа — Гитлера в его собственной берлоге. Но еще крепка была иллюзия, будто с началом военных действий народные массы стран Западной Европы и других континентов, ликуя, встретят армию — освободительницу от ига империалистов. Мало того, пойдут на баррикады, развяжут Гражданскую войну, чтобы поскорее воцарился мир во всем мире.

Эти три иллюзии:

— ударь танками посильнее — и Китай падет к твоим ногам;

— сбрось атомные бомбы — и любая Япония капитулирует;

— введи войска — и население обеспечит прочный тыл дальнейшего наступления;

— и водили пером автора (хорошо бы, если бы его одного!)

Поскольку автор по своей первоначальной профессии являлся военным историком, для него не составило большого труда подсчитать по открытым источникам (до энциклопедий включительно) примерное соотношение сил, выстроить исходную экспозицию обеих сторон и очертить наиболее вероятный ход военных действий, если вести их согласно господствовавшим в то время канонам военного искусства.

Главный фронт — Рейнский. По накатанным двумя мировыми войнами дорогам несколько десятков тысяч советских танков за считанные дни проходят Западную Германию и Францию, упираются в Ла-Манш и Пиренеи. Остановить их невозможно, потому что эффективные противотанковые средства тогда еще не были изобретены, силы обороны явно слабы, а население помогает (как представлялось) их разоружить. И еще бы ему не помогать, когда все это делается только ради того, чтобы покончить, наконец, с проклятыми империалистами — поджигателями войны, во имя мира, демократии, социализма (в смысле — всеобщего благоденствия).

Собственно говоря, на этом Третью мировую войну (как видим, не очень отличавшуюся по первоначальному замыслу от Первой и Второй) можно было считать успешно завершенной, независимо от того, как пойдут дела на других, второстепенных направлениях. И начать обсуждать условия капитуляции. С тем, чтобы следующую, Четвертую мировую войну начинать в еще более выгодных для себя условиях.

Но, как услужливо подсказывали Сталину в свое время его квази-интеллигентные холуи, «если враг не сдается — его уничтожают». И если бы Англия вздумала вдруг заартачиться, как при Гитлере, то получила бы уже не армады бомбардировщиков Геринга, а несколько хиросимских сюрпризов трумэновского образца. Не могло быть никакого сомнения, что на сей раз Лондон предпочел бы капитуляцию, чтобы не допустить превращения страны в атомную пустыню.

Переход танковых колонн через Пиренеи представляет серьезные трудности. Но, во-первых, Испанию могла ждать судьба Англии. Во-вторых, существовала уверенность, что испанский народ попал под иго франкисткого режима только благодаря военной помощи Гитлера и Муссолини, и теперь дружно сбросит марионетку, открыв дорогу советским танкам.

Существовала, конечно, опасность, что США к этому времени опомнятся и попытаются сделать в Испании то, что сделали во Франции в 1917 году. Но даже если там начнется позиционная война, разве изменит это характер Третьей Мировой войны в целом? Впрочем, если советские танки за десяток лет перед тем в гораздо более трудных условиях обращали вспять германские танковые армады, то могли ли остановить их какие-то американцы, отнюдь не стяжавшие лавров в сухопутных боях (у всех на памяти были Арденны 1945 года, когда только удар Советской Армии спас американцев от разгрома атаковавшими их германскими танковыми дивизиями).

Конечно, в руках США была ядерная сила. Но ведь и СССР обладал примерно такими же возможностями. К тому же, только что взлетел в космос первый искусственный спутник Земли. На военном языке это означало, что если американские бомбы накроют Москву, Ленинград, Клев, то советские — Нью-Йорк, Вашингтон, Чикаго. Такой ход событий представляется весьма маловероятным. Это мог быть разве лишь акт отчаяния. А что было американцам отчаиваться? Они лишались «всего лишь» Евразии и Африки, оставаясь в пределах обеих Америк (до следующей Мировой войны).

В случае успешного завершения Рейнской и Пиренейской операций на главном фронте Третьей мировой войны оставалось провести только последнюю, третью — Гибралтарскую, представлявшуюся наиболее сложной и трудной, но отнюдь не решающей. Речь шла о сложностях переброски в Африку ненужных уже более в Европе нескольких десятков тысяч советских танков. Конечно, здесь у США были гораздо более сильные позиции. Но даже если бы эта операция сорвалась — ничего страшного: Африка все равно была бы завоевана с другого конца (см. ниже). А если бы удалась — танковые колонны долгие месяцы двигались бы вдоль западного побережья Африки на юг, до самого мыса Доброй Надежды, где им предстояло встретиться с колоннами, двигавшимися вдоль восточного побережья.

Все остальное особенных трудностей не представляло. Накал борьбы африканских народов за свою независимость против колонизаторов был в те годы настолько высок, что можно было с уверенностью ожидать широкой поддержки советских войск не только со стороны народных масс, но и со стороны большей части политического актива каждой страны (за исключением разве что феодалов и компрадоров). Впоследствии именно эти факторы привели в «мировой социалистический» лагерь едва ли не половину Африки. А уж в 50-х годах, да еще с появлением советских войск, успех, можно сказать, гарантировался изначально.

Второй, намного менее важный факт, где можно было ограничиться всего несколькими дивизиями, — Альпийский. Здесь главная трудность, как в Пиренеях, состояла в сложностях форсирования танками горных перевалов. Зато за ними советские войска ожидал намного более радушный прием, чем даже во Франции и Испании: в Италии пропорция просоветски настроенного электората составляла если не большинство, то, во всяком случае, весьма весомое и очень активное меньшинство. Даже в худшем случае можно было рассчитывать на скоротечную гражданскую войну с быстрой победой «прогрессивно настроенной части человечества» на этом полуострове. А в лучшем ожидалось просто триумфальное шествие советской бронетехники от Пьемонта до Сицилии. С последующей высадкой десанта в Тунисе, в помощь Главному фронту.

Повторяем, однако, что даже если бы Альпы оказались неприступными, это никак не могло отразиться на ходе и исходе войны. Тем более, что при успехах на Главном фронте гражданская война в Италии сделалась бы неизбежной и надолго вывела бы страну из игры.

Еще менее важными фронтами представлялись Скандинавский и Балканский. Собственно говоря, их вообще можно было бы не открывать, если бы тамошние правительства сохранили нейтралитет. Но даже если бы пришлось пойти на военные действия, целесообразно было бы ограничить их чисто сдерживающими операциями с направлением туда необходимого минимума сил — и чем меньше, тем лучше. Во всяком случае при любом ходе там военных действий судьба Третьей мировой войны решалась отнюдь не в Скандинавии и не на Балканах.

В отличие от трех последних перечисленных направлений действительно вторым по значению фронтом Третьей мировой войны должен был явиться Ближневосточный. Именно здесь требовалось сосредоточение максимума сил, за вычетом необходимых на Главном фронте. Ибо и результаты здесь уступали по значению только Главному.

Начальная, Ирано-Иракская операция Ближневосточного фронта представлялась сравнительно простой. Здесь уже имелся относительно хорошо разработанный полигон — Южный Азербайджан, буквально начиненный просоветскими партизанскими отрядами. Сам Иран был настолько слаб в военном и политическом отношении, что никакого препятствия для продвижения войск не представлял. Ирак, Сирия, Ливан бурлили в едином порыве антиколониальной борьбы и на этом основании были хорошими союзниками. То же самое можно было сказать и о насеровском Египте. Предстояло лишь два серьезных испытания: а) столкновение с американским плацдармом на Ближнем Востоке, каковым являлся (и является до сих пор) Израиль; б) форсирование Суэцкого канала. Однако Израиль, несмотря на первую внушительную победу в израильско-арабских войнах, был еще в военном отношении намного слабее, чем впоследствии, и вряд ли способен был сыграть роль неодолимой крепости на пути к Суэцу. А форсирование канала пришлось бы проводить в очень благоприятной атмосфере борьбы египтян против англо-франко-американских колонизаторов, пытавшихся лишить Египет доходов от эксплуатации канала (вспомним бурные суэцкие страсти 1956 года).

После форсирования канала движение колонны советских танков на юг вдоль восточного побережья Африки должно было проходить еще более триумфально, чем вдоль западного. Вспомним, путь лежал через Судан, Эритрею, Эфиопию и Сомали, Кению, Танзанию, Мозамбик, Мадагаскар. Вспомним, каким ярким антиколониальным огнем полыхали эти страны в те годы. Где-где, а здесь вряд ли можно было ожидать серьезных препон.

Вот, собственно, и все.

Потому что Арабские Эмираты к югу от Ближневосточного фронта целесообразно было бы оставить нейтральными или сковать действиями местного значения. Верхом глупости было бы втягивать в войну Турцию — скажем, пустословным притязанием на Черноморские проливы, как это делалось в общем ряду сталинских авантюр второй половины 40-х гг. В точности то же самое можно сказать об остальной части Ирана и об Афганистане. Пакистан был в то время на волоске от войны с Индией. А Индия (причем не только по этой причине), скорее всего, сама осталась бы нейтральной, а при некоторых условиях могла бы стать даже союзницей.

Все остальное можно было предоставить экспансии Китая. Напомним, что Япония представляла собой в то время всего лишь страну, оккупированную воздушными силами США, и не являлась самостоятельной военно-политической силой. США могли защищать собственными силами этот свой плацдарм, могли оставить его — на исходе войны в целом это вряд ли существенно отразилось бы.

Словом, при подходе советских танковых колонн буквально через несколько дней войны с севера к Пиренеям или спустя несколько месяцев (возможно, даже лет) при подходе их же с запада и востока к Мысу Доброй Надежды, — американцам оставался один путь отступления: к столу мирных переговоров. И, по иронии судьбы, основная формула мирного договора, скорее всего, очень напоминала бы пресловутую доктрину Монро: «Америку — американцам». (Но ничего сверх этого.)

Зачем мы так подробно (хотя, скорее всего, очень кратко) описали представления молодого военного историка середины 50-х гг. о возможном ходе и исходе Третьей мировой войны?

Не только потому, что это были типичные представления типичного советского офицера (и генерала) того времени. Не зря ведь издатели (а автор за пять лет обошел семь издательств) с интересом встречали рукопись, но с ужасом отшатывались от нее, когда знакомились с содержанием. Они не видели в ней никакой занимательной фантастики. Они видели в ней разглашение государственной тайны — преступление, караемое расстрелом.

Хотя, повторяю, автор не держал в руках ни одного секретного Документа и строил свои выводы исключительно на опубликованных материалах.

И даже не потому, что, уверен, с аналогичными соображениями выступали самые высокопоставленные военные и политические деятели, не без основания доказывавшие, что упускается благоприятный момент, кода спор между социализмом и капитализмом еще может быть решен в пользу первого единственно возможным путем — войной.

А прежде всего потому, уверен, что в штаб-квартирах и победившей в Третьей («холодной») мировой войне НАТО, и побежденной России вновь и вновь звучат голоса за то, чтобы сегодня, сейчас решить вопрос о мировом господстве силой. Военной силой.

Невзирая на уроки истории.

Как в действительности мог бы пойти ход истории, если бы Хрущев, скажем, после подавления восстания в Венгрии (конец 1956 года) отдал приказ не о наращивании ядерного потенциала на базе советского искусственного спутника Земли, чтобы принудить США к уступкам и, возможно, капитуляции нацеливанием на них межконтинентальных баллистических ракет с ядерными боеголовками (еще до Кубы!), а о прорыве полусотни тысяч советских танков через Рейн к Пиренеям?

Да, он мог бы добиться первоначально весьма внушительных успехов. Захватить всю Западную Европу. Всю Африку. Возможно, даже всю Евразию. Но дальше-то что?

А дальше началось бы (точнее, продолжилось) то самое соревнование военно-экономических потенциалов обеих сторон, которое и без того шло вовсю на базе танковых атак и самолетных бомбежек. То самое, которое, в конечном счете, потребовало от Москвы почти 90 копеек с каждого рубля совокупного общественного продукта на гонку вооружений и поддержку союзников. А Вашингтону это же удовольствие обходилось всего лишь в 16 центов с доллара. И при этом военные расходы, как мы помним, удваивались каждые пять лет, буквально задавив своей тяжестью «мировую социалистическую систему».

Практически это выражалось бы в том, что «у нас» под бомбежками погибало бы намного больше людей, разрушалось бы намного больше зданий и дорог, чем «у них». «Им» тоже приходилось бы несладко, но «нам» — очень и очень солоно. Вплоть до массового голода, эпидемий, одичания. И, разумеется, массового террора, который уносил бы не меньше — если не больше — жизней, чем бомбежки.

В конечном итоге через несколько лет «мы» стали бы абсолютно тем же, чем стали сегодня «красные кхмеры» в джунглях на границе Камбоджи и Таиланда (с той лишь разницей, что нам в отличие от них неоткуда было ждать солидной материальной помощи).

Даже если бы эти «джунгли» простирались от Лондона до Кейптауна и от Парижа до Сингапура.

Таков был бы реальный итог Третьей мировой войны по самым заманчивым сценариям в генштабовскнх сейфах середины 50-х годов.

А как пошел ход истории в действительности, когда Хрущев отдал то приказание, какое отдал, а не то, какое мог бы отдать, если бы да кабы?..

Да примерно так же (только без объявленной войны и соответствующих военных действий).

И примерно с такими же результатами, о которых только что упоминалось.

Сначала верх взял соблазн использовать установление тоталитарного режима на Кубе, чтобы разместить там пусковые установки ракет с ядерными боеголовками и в самом буквальном смысле приставить к виску янки ядерный пистолет, чтобы заставит его сдаться на милость победителя.

Когда этот номер не прошел (перипетии Карибской авантюры у всех на памяти, и мы их не напоминаем), решили добиться того же тихой сапой, перейдя от штурма к правильной осаде американской крепости. Мы помним, как одна африканская, азиатская и даже латиноамериканская страна за другой переходили тем или иным путем в «социалистический лагерь». Пути были разные; от кубинских солдат-негров до многомиллиардных советских валютных влияний. А результат один: «союзник по антиимпериалистической борьбе». И петля на шее «проклятых империалистов» неуклонно сжималась: Алжир, Ливия, Египет, Сирия, Ирак, Бирма, Лаос, Камбоджа, Южный Вьетнам, Мали, Конго, Эфиопия, Сомали, Ангола, Танзания, Мозамбик, Мадагаскар, половина Йемена, Никарагуа … Наконец, Афганистан.

Это, так сказать, вовне. А внутри — одна попытка за другой сделать жизнеспособным абсолютно нежизнеспособный (но, как это. ни парадоксально, поразительно живучий) строй, сохранив всевластие номенклатуры, которое и делало этот строй нежизнеспособным: хрущевские реформы, косыгинские, отложенные в 1979 году, андроповские, наконец, горбачевские…

А на стыке между этими «вовне» и «внутри» — нарастающий распад империи: Югославия, Китай и Албания, Китай против Вьетнама, «особая позиция исламских союзников Кремля, все более настойчивое стремление к автономии у восточноевропейских союзников.

И нарастающее понимание проигрыша гонки вооружений. Да и какой может быть выигрыш, если противник вчетверо сильнее экономически и на целый порядок — технологически? Если «Оборонной инициативе» НАТО в космосе, разом обесценивающей весь советский ракетный потенциал, нечего противопоставить, кроме матерной ругани? Попытки мириться: во Владивостоке в 1972 г. и в Рейкьявике в 1985 г. Но разве помиришься, когда логика противостояния двух военных лагерей на мировой арене толкает то в Никарагуа, то в Афганистан?

И, наконец, нарастающие восстания: ГДР — 1953 г. (подавлено танками), ВНР — 1956 г. (подавлено танками), ЧССР — 1968 г. (подавлено танками), ПНР — 1981 г. (подавлено введением военного положения). И, разумеется, уступки, уступки, уступки — чтобы сдержать напор. А в этих уступках — щели, щели, щели, через которые можно спастись из тотального тоталитарного концлагеря. И вот очередное замешательство в Москве при очередной «либерализации» экономики, при очередной попытке изменить все, ничего не меняя, дает слабину государство. Дает слабину репрессивный аппарат. Щели ширятся. Через них бегут из социализма в капитализм уже не сотни, а тысячи, десятки тысяч… Надо либо снова вводить танки, либо самим шире приоткрыть «щель», чтобы уровень воды в сообщающихся сосудах более или менее уравновесился. Приоткрыли… и поток смел Берлинскую стену вообще. И начался всплеск антисоветизма, антикоммунизма, национализма, а там подоспел и Развал СССР.

Теперь трудно сказать, что было прежде: яйцо или курица? То ли капитуляция СССР в Третьей («холодной») мировой войне явилась первым камешком в лавине, погребшей под собой СССР, то ли нарастающий развал СССР (и всего «социалистического лагеря») вызвал капитуляцию СССР в Третьей мировой войне. Факт остается фактом: Третья мировая война окончилась (поражением СССР). И тотчас начинается Четвертая.

Никто не знает, где и когда она начинается. Может быть, уже началась. Например, бомбардировкой позиций боснийских сербов военно-воздушными силами НАТО. Бомбардировкой по одной-единственной причине: из Третьей мировой войны НАТО вышла победительницей, и поэтому может позволить себе то, чего не может побежденный противник. Если бы исход был иной, то, наверное, советская авиация бомбила бы позиции боснийских хорватов, которым покровительствует НАТО. Иных причин нет: общеизвестно, что в югославской трагедии одинаково виноваты и сербы, и хорваты, и босняки — мусульмане, точнее, военные преступники, дорвавшиеся до власти и у тех, и у других, и у третьих. Теперь остается только Сербии вступиться за своих единоверцев в Боснии, а Турции — за своих. И — пожалуйста, Четвертая мировая война по чуть измененному сценарию развязывания Первой мировой.

На том же самом месте.

Вполне допустимы и иные сценарии — до самых бредовых включительно, которые тем не менее вполне могут воплотиться в жизнь, как страшная сказка — былью.

Например, Китай решит провести «воссоединение» с Тайванем военной силой. По общечеловеческой логике это — безумие. По специфически китайской — это всего лишь 1001-е «серьезное предупреждение» с плавным переходом военных маневров, непрестанно ведущихся у берегов Тайваня, в такие же маневры на суше этого острова. И с подробным объяснением миру, как это делалось в 30-х годах, что войска ввели «не потому, что хотят воевать, а потому, что неизвестно, как ответит правительство Тайваня на очередное требование вновь стать всего лишь китайской провинцией». Нельзя забывать, что Китай вовсе не перестал быть тоталитарным государством наподобие СССР только потому, что умершего фанатика — диктатора сменил диктатор более разумный. И что судороги умирающего тоталитарного государства всегда непредсказуемы. В принципе они могут быть любыми, и роль запала Четвертой мировой войны — лишь одна из многих возможных.

Кроме того нельзя забывать, что в обозримом будущем самых ближайших десятилетий — может быть, даже лет — Китайскую империю ждет такой же катастрофический распад, как и Советскую. И примерно по тем же причинам. Чем позже он произойдет — тем ужаснее будут потрясения, ибо тем мощнее будет оружие массового поражения в руках сепаратистов (а их в Китае предостаточно). Уже одного этого будет вполне достаточно для мировой войны, потому что на заживо разлагающийся полутруп крупного хищника немедленно набросятся хищники помельче. Все это мы уже видели воочию и ровно сто лет назад, и ровно семьдесят.

Еще проще выглядит в высокой степени вероятный сценарий повторной попытки «воссоединения» Севера Кореи с Югом. Для этого достаточно очередного сдвига в соотношении сил различных кланов (клик) правящей верхушки Пхеньяна. Естественно, с применением оружия массового поражения. Тут стихия разыгрывается вопреки всякой логике — по законам землетрясения. Как и в Триполи, Как и в Багдаде, как и в Тегеране, как и в любом тоталитарном государстве.

В точности такой же результат может произойти в случае массовых погромов русских их самыми смертельными врагами на земле — украинскими националистами-бандеровцами (чьи идейные предшественники сражались в гитлеровских дивизиях СС). В этом регионе издавна существует примерно такая же ситуация, как в Хорватии по отношению к сербам. И примерно по тем же причинам.

Впрочем, такое же массовое избиение ненавистных «москалей» может произойти не только на Украине, но и в Казахстане, в Эстонии, Латвии, Молдавии — воинствующе настроенных местных нацистов везде хватает. И каждый раз при определенном стечении обстоятельств пламя погромов может перекинуться на соседние регионы, а потом — на другие государства. И тут уж до обмена ядерными ударами — рукой подать.

Сегодня русские спасаются от этой смертельной угрозы, как в Руанде-Бурунди, со скоростью до 1 млн. беженцев в год (при оставшемся потенциале в 25 млн). Завтра «лава» беженцев может смениться «извержением вулкана». И напрасно тешить себя иллюзиями, будто кто-то в Париже или Лондоне, в Брюсселе или Вашингтоне останется в стороне от этой трагедии. Бомбы, рвущиеся в метро на улицах Парижа, — как выстрелы стартового пистолета, сигнализирующие о кошмарном грядущем.

Да, пожалуй, сегодня наиболее вероятный сценарий развязывания Четвертой мировой войны — стихийная, так сказать, квазивулканическая активность тоталитарных, изуверских или мафиозных структур (разница в данном случае — непринципиальна).

О сценариях типа «Ирак — Кувейт», «Китай — Тайвань», «Пхеньян — Сеул» мы уже упоминали. Каждый желающий может добавить к ним десяток не менее возможных. С быстрым распространением пламени на целые материки.

О сценариях развязывания мировой войны изуверскими сектами дает достаточно полное представление одна из версий акции религиозной группировки «Аум Синрикё» с нервно-паралитическим газом зарин в токийском метро. Есть показания, что это была «проба сил» для вертолетной атаки на Токио, в ходе которой должны были погибнуть несколько миллионов человек, после чего оставшиеся в живых японцы, спасая жизнь, превращались в зомби типа китайских хунвейбинов 60-х гг., а вождь секты Сёко Асахара автоматически превращался в японского Мао Цзэдуна. Ясно, что следующим шагом диктатора, просто чтобы удержать власть, должна была бы стать такая же атака на соседние страны…

Кое-кто из читателей склонен считать подобный сценарий специфически японским. Но он грубо ошибается. Больше всего изуверских сект отнюдь не на Дальнем Востоке, а в Северной Америке. И они несравненно мощнее. По крайней мере, в финансовом отношении. А это, по американским понятиям, абсолютно равнозначно военной мощи. И вряд ли будет совсем уж необъяснимым явлением, если взрыв в Оклахома-сити, унесший жизни сотен людей, покажется американцам конца XX — начала XXI века просто карнавальной петардой по сравнению с огненной карой Божьей, которая руками изуверов неминуемо ждет их за близорукую и своекорыстную политику 1990-х годов.

Что касается мафии, то сегодня кажется неправдоподобным, чтобы кто-то из ее главарей попытался выступить в роли Муамара, Саддама или Сёко. Но, во-первых, мафия повсюду стремительно срастается со столь же стремительно разрастающейся коррумпированной частью государственного аппарата едва ли не всех стран мира (в России и во всех других республиках бывшего СССР уже сегодня трудно разобрать, где кончается государственный чиновник — даже самый высокопоставленный — и начинается заурядный бандит, на худой (поистине худой) конец — убивающий не сам, а с помощью наемных киллеров. А во-вторых, мы еще не сталкивались с мафией — даже самой мощной наркомафией, — в распоряжении которой имелось бы оружие массового поражения. Что ж, в самом ближайшем будущем придется столкнуться — все идет к этому. И тогда посмотрим, дадут ли главари мафии арестовывать себя, как сегодня, или ответят ядерным, химическим, бактериологическим шантажом, сталкивая лбами государства через своих ставленников в правительствах.

Предоставим фантазии читателя разнообразные варианты начала Четвертой мировой войны. И задумаемся об ее — неизбежном при всех вариантах — логическим конце.

В отличие от Первой и Второй мировых войн (Третья, по счастью, осталась «холодной»), Четвертая будет означать не только десятки — может быть, даже сотни — миллионов убитых, втрое — вчетверо большее число искалеченных, столько же — вдов и сирот, столько же беспризорных, погибших от голода и эпидемий, обреченных на мучительную медленную смерть в беспросветной нищете. Это будут еще десятки — может быть, даже сотни — тысяч квадратных километров сплошного Чернобыля на месте самых плодородных земель (составляющих всего несколько процентов земной суши), на месте самых многолюдных городов. А Чернобыль, как теперь хорошо известно, — это гибель миллионов, год за годом, поколение за поколением.

Это — гибель человечества.

Безразлично, будет ли этот новый гигантский Чернобыль ядерным, химическим или бактериологическим.

Безразлично, будет ли он на Волге, на Рейне или на Дунае, на Миссисипи или на Амазонке, на Ниле или на Конго, на Ганге или на Хуанхэ.

Как это будет выглядеть, можно посмотреть на собственном телекране, вставив в видеомагнитофон кассету с памятным всем нам известным кинофильмом.

Или любым другим из сотни ему подобных.

Стал избитой фразой афоризм о том, что главный урок истории состоит в том, что она ничему не учит людей.

Сколько людей пало на полях наполеоновских войн (не говоря о всех предыдущих): Есть ли сегодня на земле хоть один результат этой бойни, кроме, разве, Пантеона в центре Парижа с прахом одного из самых отъявленных корсиканских бандитов?

Сколько людей пало на полях Первой мировой войны! Остался ли хоть дин результат этой бессмысленной бойни, если не считать развала прогнивших австро-венгерской и оттоманской империй которые неизбежно развалились бы вскоре и безо всякой войны), да еще крушения Российской и Германской империй, быстро восстановленных под другими названиями в еще более ужасающе — воинственном виде?

Сколько людей пало на полях Второй мировой войны? Да, был сокрушен один монстр, одна разновидность тоталитаризма — фашизм. И этот результат нельзя сбрасывать со счетов. Но остался и непомерно усилился другой монстр, другая разновидность тоталитаризма — коммунизм. И в этом смысле на следующий же год все пришлось начинать сначала.

Сколько людей пало в «малых войнах» по ходу «холодной войны»! Результат: из двух «сверхдержав» осталась в живых только одна. — Что, легче стало жить? Свободнее дышать? Меньше бремя вооружений? Меньше гибнущих каждый день? Меньше голода, нищеты, болезней?

И вот теперь мы на грани Четвертой мировой — заведомо с теми же конечными результатами, что и первые три, при любом ее ходе и исходе. Плюс самый «конечный» — высоковероятный конец человечества.

Нет, поистине, меч — никуда не годное оружие для решения глобальных проблем современности.

Сегодня словно специально для нас сказано древними: подъявший меч — от меча и погибнет.

Не от хорошей жизни началось это.

К сатанинским мерзостям богопротивной жизни привело.

И ужасный конец близок впереди.

Воспроизвожу слово в слово написанное около двадцати лет назад. …Теперь у нас об этом можно разве что прочитать в книжках, совсем как о древних египтянах или о нашей древнерусской летописной Тьмутаракани. А мне довелось видеть собственными глазами. Правда, было мне тогда всего лет пять — шесть, и в глаза бросалась главным образом чисто внешняя сельская экзотика, поразительная для мальчишки, росшего в городе и только временами гостившего у бабушки в деревенской избе. Прадед, или, по-домашнему, «дедушка старенький», истово бивший земные поклоны перед иконами, прежде чем что — нибудь сделать — все равно что: ехать пахать или садиться обедать. Он же, совершавший таинственный обряд заклинаний против «нечистой силы», как это делывали его собственные пращуры в незапамятные века. Ритуальный хоровод вокруг ярко горящего в ночи снопа соломы — проводы зимы и вместе с нею старого года (когда — то новый год начинался весной). Красочно поставленные спектакли свадеб или похорон с издревле установленной чередой причитаний. И прочее в том же духе.

Лишь позже до сознания дошли менее броские, но более важные вещи. И еще позже, окидывая совсем недавнее прошлое мысленным взором историка, сообразил, что был свидетелем последних дней на глазах исчезавшей тысячелетней цивилизации царства берендеев.

Мое родное село Лада (в то время Саранского уезда Пензенской губернии), как и тысячи других русских сел вдали от городов и в стороне от больших торговых дорог, сохранило множество черт уклада жизни минувших веков до самого начала 1930-х годов, до «коллективизации», т. е. до тотального погрома села и сельского хозяйства при второй (сталинской) попытке после неудачной (ленинской) в 1918-20 гг. реализовать утопию «казарменного социализма». Наша семья успела уже тогда «урбанизироваться»: молодежь перебралась в город, а в отчем доме оставались преимущественно старики. Но соседи еще какое — то время пытались вести единоличное, да притом во многом натуральное хозяйство минувших веков. Я целые дни проводил у них (точнее, у своих сверстников — друзей) и, таким образом, подобно уэллсовскому путешественнику во времени, получил немыслимую ныне возможность побывать на Руси XIX, а во многом и IX века.

Подъем начинался затемно, в третьем часу утра (по-нынешнему ночи). Первыми вставали, как всегда и везде, женщины. Надо было успеть подоить корову и коз, выгнать их в проходящее стадо — иначе придется с позором, на глазах всего села догонять стадо далеко за околицей. Затем задавался корм остальной домашней живности, прибиралась изба, где в четыре этажа: на полу, на лавках, на печи и на полатях — спали вповалку на каком — нибудь десятке — другом квадратных метров десяток — другой жильцов.

Наконец, готовился скудный завтрак: несколько картошек в мундире или несколько ложек каши, краюха хлеба, полголовки лука, крохотная щепотка драгоценной (покупной!) соли и поллитровый ковш родниковой водицы на едока. Но и такой завтрак требовал почти часа на приготовление. Надо было наколоть щепы, натаскать кизяков (брикетов из сухого навоза, смешанного с соломой — основного топлива в безлесной местности), развести огонь, сходить за водой — версту до родника и обратно — и так далее.

В пятом шестом часу утра вся семья почти в полном составе выезжала в поле. Ребятишки, или, по — местному, «полыдня», досматривали свои сны, трясясь в телеге. Замешкаться было нельзя. Во-первых, настоящая работа, как известно, не ждет. Во — вторых, пахать или боронить, сеять или полоть, жать или снова пахать под озимое ехало все село. И горе было той белой вороне, которая хоть на вершок отобьется от стаи. Провинившийся тут же становился притчей во языцех, ходячим анекдотом на долгие годы своей несчастной с этого дня жизни.

— Ты что, как Макар Булынин, разлегся? — грозно раздавалось то в одном, то в другом конце села. И только чудо могло вернуть бедняге Макару то самое элементарное уважение окружающих, без которого не может нормально существовать ни одна человеческая личность.

Это в лучшем случае. Ведь позор падал не на одного Макара, а на всю его семью, всю его родню, весь род в его следующих поколениях. Поэтому звучала оплеуха, начиналось «спускание шкуры», а если и не помогало — виновный превращался в изгоя, и страшнее такой участи ничего уже нельзя было придумать.

Самое позднее в шесть утра начиналась страда. Мне почему — то особенно запомнилась прополка проса. Халтурить было подло: от твоей добросовестности зависело, будет ли у целой семьи каша или придется довольствоваться мякиной. А надо было в течение нескольких часов проползти на корточках туда — обратно несколько стометровок, выщипывая каждую травинку, кроме просяной. Уже через четверть часа начинало немилосердно ломить ноги, руки, спину. А потом ко всему этому прибавлялось палящее солнце. Но мои одногодки, такие же мальчишки и девчонки — 5-10 лет, привычно доводили эту тягчайшую работу до конца, ничуть не уступая взрослым.

Около полудня вся семья в изнеможении рассаживалась у телеги. Начинался обед, принесенный из дома или приготовленный тут же в поле. Обед являл собой полное повторение завтрака с добавлением щей (той же картошки, но уже не в мундире, а сваренной в воде пополам с капустой). И затем на час — полтора все засыпали как убитые.

В час — два пополудни снова подъем. И снова тяжкая страда на пять — шесть часов для всех, от мала до велика. Только в седьмом -восьмом часу вечера возвращались домой. Пригоняли стадо. Повторялись утренние трудовые процедуры. Готовился ужин — еще одно повторение завтрака с заменой картошки на кашу, или наоборот. После ужина только у молодежи хватало еще сил похороводить час-другой в проулке. К девяти, самое большее к десяти вечера все засыпало: завтра снова вставать ни свет ни заря.

И так каждый будний день. Конечно, во вторую половину дня субботы и в воскресенье, а также в праздники было полегче — иначе такую каторгу просто не выдержать. Конечно, зимой трудились иначе, чем летом. А весной — иначе, чем осенью. Конечно, в Бразилии трудились иначе, чем в России. В Мексике — иначе, чем в Нигерии. В Индии — иначе, чем в Китае. Но сколько бы мы ни набрали таких «иначе», существовали общие для всех обитателей планеты черты, намного перевешивавшие различные региональные и прочие различия.

Главнейшая из этих черт — необходимость тяжкого и продолжительного практически повседневного физического труда, доходившего порой до 14-16 часов, т.е. до пределов физической выносливости человека. Под страхом голодной смерти. Да, не каждый день такая продолжительность. Но каждый день — страда. Ибо поле — не ждет. А домашняя живность суббот, воскресений и прочих праздников признавать не желает, отпусков даже на полдня не дает.

Мало кто добровольно вынес бы такую муку мученическую.

Поэтому второй общей чертой являлось самое жестокое, беспощадное принуждение.

В том селе, о котором шла речь, — и в любом другом на этой планете — принуждение было в порядке вещей. Каждое распоряжение выкрикивалось на предельном надрыве эмоций, подкреплялось руганью и сопровождалось краткой, причем весьма нелестной характеристикой исполнителя. Подзатыльники никто и не считал наказанием. Огорчения начинались с той секунды, когда тебя вытянут поперек спины вожжами или кнутом. Рецидив или более тяжкий проступок грозил страшной поркой. Но еще страшнее был позор на все село. Поэтому к высшим мерам наказания — изгнанию или самосуду — приходилось прибегать в редчайших случаях.

Как избавиться от произвола в наказаниях, ежеминутно угрожавших каждому нижестоящему по патриархальной табели о рангах? Ведь кто — то вышестоящий мог просто сорвать на нем свое плохое настроение (что нередко и случалось). И человек, который не зря придумал себе хвастливое самоназвание «Гомо Сапиенс», изобрел способ минимизировать произвол. Он ввел жесткую регламентацию, можно даже сказать ритуализацию, мельчайших деталей не только труда, но и быта, и даже досуга. И это явилось третьей общей чертой интересующего нас положения вещей.

Будь добр пахать, сеять и собирать урожай, а также готовить обед, стирать белье, общаться с людьми, а также вести беседу или хоровод только так, как принято в Саранском уезде Пензенской губернии (можно заменить последнее словосочетание названием любого другого региона земного шара). Покаты соблюдаешь каждый пункт регламента, возведенного в ритуал и освященного вековыми традициями, нравами, обычаями, а во многом и религией, — ты имеешь право жалобно вопиять и взывать к справедливости, если на тебе, как говорится у русских, сорвали зло. Но если допустил хоть малейшее нарушение, начал делать что-то не так — по крайней мере, не так, как общепринято в данной местности, — не взыщи: тебя запорют, засмеют, затравят, изгонят, не исключено, что и убьют. И такой порядок господствовал до самых недавних времен на всем протяжении сорока тысячелетий (по некоторым данным, даже больше) истории рода человеческого.

А теперь представьте себе человека, который вынужден всю жизнь, как актер на сцене, с утра до вечера играть отведенную ему роль. И горе исполнителю, если он запнется или сфальшивит. Вместо суфлера общественное мнение окружающих устроить ему такую «подсказку», что не позавидуешь. Ни один актер в мире не выдержит подобного напряжения каждый день кряду без антрактов. Не выдержит и не актер. Вот почему с незапамятных времен был придуман «антракт», позволяющий время от времени расслабляться, забывать о кошмаре повседневной жизни. Так сказать, на какое — то время мыслями и чувствами переноситься в лучший мир, отнюдь не умирая мире худшем, реальном.

Сделать такое чудо способны помочь две формы общественного создания: вера и искусство (отнюдь, разумеется, не исключающие друг друга). Собственно говоря, помочь горю в состоянии и другие формы: успокаивание себя философским подходом к жизни, разбор конфликтной ситуации строго по науке, возможность пристыдить притеснителя апелляцией к морали или припугнуть его апелляцией к закону (в просторечии это называется «качать права»), наконец, ответить на притеснение чисто политическими средствами. Но философия и наука существуют для ничтожного меньшинства людей; мораль для бессовестного — звук пустой; закон, как известно, — что дышло: куда повернет, кто посильнее, туда и вышло; да и в сфере политики всегда одерживает верх не тот, кого обидели, а кто в силах сам обидеть. Так что для подавляющего большинства людей прибежищем в утеснениях остаются вера и искусство.

Обратись к Богу с молитвою, и пока ты молишься — даже независимо от того, дойдет ли твоя молитва до Бога и что именно произойдет далее, — но пока ты молишься, ты пребываешь в мире ином, лучшем, где никаким притеснителям до тебя не добраться.

Верно сказал поэт:

(М. Ю.Лермонтов. Молитва. 1839г.)

И к этому, если вдуматься, ничего добавлять не надо.

Все ясно.

Существует и иной путь подъема из мира бренного в мир горний, вышний — тоже не без провидения Божьего. Это путешествие в Мир Прекрасного, в Мир Искусства.

Как бы вас ни обидели, как бы тяжко ни пришлось вам в сей жизни, но достаточно вам углубиться в повесть, начать сопереживать с актерами на сцене или на экране, замереть перед чудесной картиной или скульптурой, заслушаться дивной музыкой, залюбоваться прекрасным зданием или красотами природы; достаточно просто склониться над рукодельем или затянуть песню (лучше хором), забыться в вихре танца или в любой творческой работе; достаточно просто заслушаться певцов или заглядеться на танцоров — и вы на эти минуты спасены от обидчика, вдали от житейских тягот.

Искусство в своих высших проявлениях не только уводит вас из мира огорчений в мир радостей, до и очищает, просветляет вашу душу, дает общеизвестный эффект катарсиса (по-гречески — очищение души): это когда возвышенные чувства на сцене задевают струны вашего сердца, в горле комок, на глазах слезы, и вам страстно хочется (иногда много дней подряд) быть лучше, чище, благороднее, чем были до сих пор. Такова великая мощь искусства.

Но там, где Ангел Божий протягивает вам руку помощи через молитву или чувство прекрасного, — там Враг рода человеческого тянет вас с другой стороны в преисподнюю остервенением ругани или обращением к вашим самым низменным, звериным инстинктам.

И вот рядом с культурой, которая всегда покоилась на культах Милосердия, Любви, Разума, Семьи, сведенных в единый Культ Добра, появляется антикультура с ее культами Насилия, Похоти, Дурмана, Звериной стаи, сведенными в единый Культ Зла.

Действительно, забыться можно ведь не только в молитве. В неистовой ругани — тоже. Не только в танце — в драке. Не только в Прекрасном — в Безобразном. Не только в рукоделье — в вандализме разрушения. Не только в Высокой Трагедии или Высокой Литературе — в самом низком фарсе, в самой грязной порнографии (буквы или рисунка, безразлично). Можно самому не драться и не ругаться, а посмотреть на драку и ругань со стороны — так безопаснее, а конечный результат тот же. А в конечном счете вместо катарсиса получить антикатарсис: помутнение, загрязнение души. Это когда приходишь в исступление, хочется насиловать, бить, крушить все вокруг (догадываетесь, о чем речь?)

И вот рядом с античными богослужениями появляются античные вакханалии, где человек на время превращается не в зверя, не в скота (ибо ни зверь, ни скот на такое неспособны), а в мерзкого монстра, справляющего разного рода нужду прямо на улице, прямо на ближних своих. Рядом с античным театром появляется античный цирк, где тогдашние болельщики ревут от восторга при виде вспоротого живота гладиатора. Рядом с поэзией появляется в буквальном смысле словоблудие — то, что спустя две тысячи лет принято было писать только на заборах и в общественных туалетах, а спустя еще несколько десятков лет выдавать за новаторство в поэзии. Рядом с музыкальной симфонией, завораживающей душу, появляется нарочитая какофония, бьющая по нервам, как скрежет железом по стеклу. И так далее. Правда, до поры до времени (если быть точным, примерно до середины прошлого века) Диавол не рисковал соперничать в Ангелом, предпочитал оставаться в тени, как и подобает Князю Тьмы, действовал исподтишка. Соответственно держалась в тени, знала свое место антикультура. Ни одному, самому знаменитому гладиатору не приходило в голову ставить себя вровень с самым незаметным трагиком, ибо он сознавал ничтожество Потехи Толпы перед Возвышением Человека. Ни один писатель или поэт, написавший по каким — то причинам — например, из мальчишеского озорства — нечто скабрезное, не дерзал бахвалиться этим публично и обычно не включал в собрание своих сочинений, когда входил в разум и достигал общественного признания. Ибо к антикультуре относились, как к извращенцу: любопытно, но мерзко.

Однако лет полтораста назад у Князя Тьмы проявились три союзника, которые стали быстро набирать силу и через несколько десятилетий дали ему возможность вступить в открытое противоборство с Ангелом. А спустя еще несколько десятилетий позволили ему превратиться из Демона Падшего (в смысле падшей женщины) в Демона Торжествующего.

Иными словами, началось триумфальное наступление антикультуры на собственно культуру. Со всеми проистекающими отсюда последствиями для человечества.

Первый союзник — быстрое распространение после Промышленной революции ХVШ века современного городского образа жизни, который пришел на смену традиционному сельскому, описанному в начале настоящей главы, а во второй половине XX века стал господствующим, определяющим мировую цивилизацию.

Два образа жизни являются своего рода антиподами. И если первый — не сахар, то и второй — не витамин. И если от первого бегут, как от каторги, то и второй встречает человека, как вертеп.

При одном неизбежен, как мы уже говорили, тяжелый и продолжительный физический труд, полное бытовое и культурное самообслуживание. При другом столь же неизбежны массовые тунеядство, потребительство, деморализация. При одном неизбежна предопределенность круга общения и даже выбор спутника жизни. При другом — извращенность человеческих отношений и массовая трагедия одиночества. При одном — отсутствие возможности социального продвижения. При другом — чудовищный комплекс неполноценности в массовых масштабах. При одном — «Жизнь, как в витрине магазина» и полная зависимость от общественного мнения окружающих. При другом — отчуждение от общества и разрыв поколений.

Все это вместе взятое, и особенно последнее (разрыв поколений), создает отсутствовавшую прежде благоприятную почву для антикультуры. Почему бы Насилию не торжествовать над Милосердием, если одного не осудит, а другого никто не оценит? Почему бы Похоти не торжествовать над Любовью, если Похоть агрессивна, а Любовь беззащитна? Почему бы Дурману не торжествовать над Разумом, если одурманенному легче живется в безумном, противоестественном мире?

И антикультура гордо, нагло, воинствующе поднимает голову.

Второй союзник — наркотики, точнее, мощный прорыв их из клетки вековых регламентов — ритуалов.

Здесь следует уточнить, что к наркотикам в данном случае относятся все вещества, дающие так называемый наркотический эффект — иллюзорный (в отличие от молитвы и искусства) уход от деятельности психотропным воздействием на физиологию и через нее на психологию и интеллект человека. Наркотики делятся на слабые (никотин — совсем слабое и алкоголь — посильнее) и сильные (морфий, кокаин и т.д. вплоть до ЛСД и других химических препаратов). Преступная подлость правительств всех до единой стран мира в том, что они объявляют запретными наркотиками только сильнодействующие, а алкоголь и никотин вычеркивают из списка наркотиков, наживаясь на их сбыте. Подобно тому анекдотическому монаху, который «перекрестил» порося в карася, чтобы полакомиться в пост свиным бифштексом. На деле разница здесь не больше, чем между водкой и пивом, крепкой сигарой и слабой сигаретой, «травкой» и ЛСД.

В отличие от первых двух способов ухода от действительности, когда человек возвращается в обыденный мир тем же или даже чуть лучше, — третий способ возвращает тяжело больного человека — наркомана (в том числе алкоголика или заядлого курильщика). При этом наносится огромный вред и самому человеку — наркоману, и всему человечеству в целом. Из людей, ставших заядлыми курильщиками к 18 годам, 85% погибает до 60 лет и 85% их потомства в той или иной мере ущербны (во всяком случае, по сравнению с детьми, родившимися от некурящих родителей). Из людей, ставших к 18 годам горькими пьяницами — алкоголиками, 85% погибает до 50 лет и 85% их потомства — заведомые дебилы или уроды. Наконец, из людей, ставших к 18 годам наркоманами в смысле систематического потребления сильнодействующих наркотиков, 85% погибает до 30 лет, а об их потомстве лучше не упоминать, хорошо еще, что подавляющее большинство неспособно его воспроизводить по социальным или физиологическим причинам.

Так вот, при традиционном сельском образе жизни потребление всех трех видов наркотиков, как и все остальное, было жестко регламентировано — ритуализировано. На протяжении тысячелетий сложилось несколько наркоцивилизаций: средиземноморская, скифская (мы с вами), восточноазиатская, среднеазиатская, доколумбовская американская и др. Ритуалы минимизировали гибельные последствия потребления наркотиков и позволяли народам воспроизводить здоровые поколения, «отбраковывая» чрезмерно увлекавшихся разного рода зельем. В тех случаях, когда народ (точнее, практически — племя) не успевал создавать защитной решетки регламентов — ритуалов потребления наркотиков, он был обречен на исчезновение с лица земли. Можно привести длинный перечень такого рода «смертников», но мы не делаем этого здесь по чисто гуманным соображениям: ведь среди читателей могут оказаться представители национальностей, обреченных на гибель по этой причине не позднее XXI века. Среди них — множество народов Восточной Европы.

Современный городской образ жизни ломает все регламенты -ритуалы. В том числе и по части потребления наркотиков. Начинается стремительная наркотизация (никотинизация, алкоголизация и собственно наркотизация) общества: первичная — в семье, вторичная — в подростково-молодежной компании, третичная — в коллективе взрослых.

Любой наркотик в той или иной мере делает человека психопатом. А какое может быть у психопата милосердие? Гораздо чаще — насилие, особенно безнаказанное. Какая может быть любовь, когда надо справить нужду (в том числе сексуальную)? Какой может быть разум у одурманенного наркотиками? Какая может быть семья у наркомана? И культ Зла начинает одерживать верх над культом Добра. Третий союзник, прямо проистекающий из разрыва поколений при современном городском образе жизни — молодежная контркультура (не путать с антикультурой!). То, что не прощается взрослому, — прощается молодому человеку, тем более подростку. Молодо -зелено, перемелется — мука будет! Так было веками. Так перестало быть сегодня, сейчас.

Во — первых, изменилось само понятие «молодежь». Раньше молодежью назывались молодые люди 15-20 лет, достигшие физиологической зрелости и вышедшие, таким образом, из состояния подростков, но не успевшие еще обзавестись собственной семьей и жильем, достаточно высокой квалификацией и соответствующим положением в обществе. К двадцати годам подавляющее большинство из них обретали то, другое, третье, четвертое и завершали нормальный процесс взросления, становясь обычными членами общества. А к 25 годам их догоняли почти все остальные. Оставались лишь единицы, которые переходили из разряда «молодежь» в ущербный, всеми презираемый разряд «старых дев» и «бобылей’ (носивших оскорбительную кличку «холостяк», что означало кастрированного барана). Ни те, ни другие к собственно молодежи уже никакого отношения не имели.

На протяжении 2-й половины истекающего столетия во многих развитых странах мира (включая милитаристски развитую Россию) ни того, ни другого, ни третьего, ни четвертого не стало иметь до двух третей 25-летних молодых людей. И даже целая треть 35-летних. И даже не менее одной десятой 60-летних, так и не узнавших за всю свою постылую (а нередко и постыдную) жизнь, что такое собственная семья, собственное жилье (хотя бы комната!), что такое высокая квалификация и подобающее положение в обществе. Так и оставшихся до самой пенсии «холостяками» и «холостячками» на родительской площади и в должности мальчика или девочки на побегушках, с соответствующим к себе отношением.

Эти сотни миллионов людей в странах «Первого мира» (десятки — в одной только России и других европейских республиках бывшего СССР), поставленные в противоестественное положение вечных великовозрастных подростков и ставших не по своей вине фактически изгоями общества, естественно, протестуют как могут против такой негроподобной дискриминации.

В том числе создавая и собственную культуру (контркультуру), воинствующе противостоящую господствующей культуре «взрослых».

Какие черты могла, должна была принять и действительно приняла молодежная контркультура?

Когда после дачного сезона на улицу выбрасываются котята и кутята, они, чтобы выжить, сбиваются в стаи и живут по законам стаи. Точно так же поступают в условиях разрыва поколений преданные своими родителями, сосланные в школы — казармы молодые люди, продолжающие «сосуществовать», но переставшие вместе работать, отдыхать, жить со своими родителями, оторванные от семьи и вышвырнутые на улицу из родного дома, куда приходят лишь есть и спать.

В стае — звериной ли, человеческой ли, безразлично — нет места Милосердию, Любви, Разуму, Семье. Здесь всюду и всегда царит право сильного, случка, инстинкты. Соответственно формируется и культура. Так молодежная контркультура, пользующаяся по инерции симпатией значительной части общества, как культура обездоленных, неправедно дискриминированных, смыкается с антикультурой, Культом Зла, служит ему прикрытием, тараном, с помощью которого пробиваются все более зияющие бреши в господствующей культуре общества, ведется наступление антикультуры на собственно культуру.

Во-вторых, изменилось качественное соотношение антикультуры и собственно культуры.

Двести с лишним лет назад никакому Баркову и в голову не пришло бы равнять себя со своим старшим современником Тредиаковским, хотя стихотворная похабщина первого, расходившаяся в списках по всей читающей России, делала его намного популярнее высокопарно-неуклюжей «Тилемахиды» второго. И он сам, и его читатели полностью отдавали себе отчет в том, что Тредиаковский — одна из вершин русской поэзии того времени, а Барков в своей похабщине (он был, помимо этого, неплохим переводчиком) — ее дно, т.е. подонок. Всего полтораста лет назад никакому порнографу или графоману даже во сне пригрезиться не могло равнять себя с Пушкиным или Байроном, с Тургеневым или Бальзаком (причем то же самое происходило в живописи и ваянии, на театре, в музыке, в архитектуре). Все понимали, что Байрон — это высокая культура (как сегодня говорим о «высокой моде»), а какой-нибудь скабрезный рифмоплет — «низкая культура» или, по-современному, антикультура. Правда, в те времена никому в голову не приходило и то, что «высокая культура» минувших веков, начиная с Ренессанса, явится вершиной развития культуры европоцентристской цивилизации, а дальше начнется ее упадок.

Сегодня трудно объяснить, почему Возрождение (Ренессанс) европейской культуры в XIV—XVI вв., после крушения античной и почти тысячелетнего средневековья, давшее импульс пышному расцвету этой культуры в XVII — первой половине XIX вв., вдруг, во второй половине XIX в. стало сменяться Упадком (Декадансом). И к началу XX века этот процесс в основном завершился.

Одно из возможных объяснений — переход нарастающего количества в существенно более низкое качество.

До середины XIX в. в любой крупной европейской стране, не исключая России, значительные деятели культуры насчитывались самое большее десятками, и со всеми их произведениями в принципе можно было познакомиться каждому желающему за считанные годы. Поэтому соперничество между корифеями было, а отчаянной борьбы за существование, в которой допустимы любые, даже запрещенные моралью, приемы — нет. С середины XIX в. положение стало меняться. В Англии, Франции, Германии, Италии, России, других странах Европы счет литераторам, артистам, художникам, музыкантам пошел на сотни в каждой из стран. Такой объем художественной продукции уже невозможно было осилить весь скопом, и большинство деятелей культуры изначально обрекалось на отсутствие аудитории, забвение, нищету. При такой ситуации сделался морально оправданным любой прием, позволявший обратить на себя внимание.

Одним из таких приемов — морально ранее строжайше запрещенных — воспользовались в третьей четверти XIX в. целых три французских поэта, вошедших в историю с клеймом «проклятые» (П. Верлен, А. Рембо, С. Малларме). Строго говоря, сюда же надо причислить и их идейного предшественника — Ш. Бодлера («Цветы зла», 1857). Прием заключался в художественной пропаганде неодолимости зла, эстетизации порока, возведении аморализма в принцип, отождествлении себя с тем, чего раньше стыдились.

Прием сработал блестяще. Применившие его не только получили широкую известность, но и вызвали такую быстро растущую массу последователей, что наложили отпечаток на весь характер европейской художественной культуры 1870—1914гг. Любопытно, что наиболее совестливые деятели культуры этой эпохи довольно отчетливо сознавали свою упадочность, ущербность по сравнению со своими великими предшественниками — классиками и как бы дистанцировались от них, называя свое время «Серебряным веком», который, по античной традиции, последовал за «Золотым веком» расцвета.

Однако, если следовать той же традиции, нельзя не признать, что после Первой мировой войны 1914—18 гг. евроцентристская культура не только не вышла из состояния упадка, но, напротив, оказалась по всем статьям в таком же отношении к «Серебряному веку», в каком тот явил себя по отношению к «Золотому». Так что впору называть десятилетия 20—70-х годов XX века «Бронзовым веком». А последние 10—15 лет (80-е — первая половина 90-х гг.) — даже «Железным веком», последним в античной мифологии перед полным крушением цивилизации. Настолько безотрадна картина сравнительно даже с «Бронзовым веком», не говоря уже о «Серебряном» и «Золотом».

В самом деле, попробуйте сравнить любого деятеля культуры «Серебряного века» (не говоря уже о «Золотом») с любым «равнокалиберным» ему деятелем «Бронзового века». Безразлично, в литературном искусстве или в сценическом, в изобразительном, музыкальном или архитектурном. Безразлично, в США или в любой стране Европы, до России включительно (мы берем здесь только евроамериканоцентристскую субкультуру — ведущую в современной мировой цивилизации; остальные субкультуры тоже сами по себе заслуживают внимания, но в мировых масштабах разговор о них особый).

Впечатление будет, как от сопоставления Гулливера с лилипутом. Попробуйте провести такое же сравнение между «равнокалиберными» деятелями «Бронзового» и «Железного» века. Результат будет тот же. Мало того, ни в одной стране Северной Америки (вообще Америки) или Европы, от США до России, вы за последние 10—15 лет не найдете ни одного имени во всех пяти перечисленных выше видах искусства, которые могли идти хоть в какое-то сравнение с вершинами предшествующих десятилетий и тем более столетий.

В чем дело?

Может быть, говоря словами поэта, «лицом к лицу лица не увидеть: большое видится на расстоянии»? То есть, существует какая-то ретроспектива, на которой чем ближе к нам по времени деятель культуры, тем «скромнее», незначительнее, незаметнее он выглядит в глазах современников. Такое в истории бывало, и многие корифеи минувших веков и десятилетий выглядели в глазах своих современников намного «скромнее», чем в наших с вами сегодня. Но, с одной стороны, на ретроспективе четко обозначается сначала медленный (на протяжении средневековья), а затем «взрывной» (с Ренессанса) подъем евроцентристской культуры из века в век, сменяющийся с середины XIX в. явным упадком. Так что более далекое во времени отнюдь не всегда представляется более значительным. А во-вторых, существуют критерии, своего рода общепринятый рейтинг, по которому Шекспир, Бетховен, , Бальзак, Рубенс, Микеланджело (в России — Пушкин, Чайковский, Толстой, Репин, Баженов) занимают один ряд; Уайльд, Дебюсси, Мопассан, Ренуар, Эйфель (в России — Горький, Рахманинов, Арцыбашев, Врубель, Шехтель) — совершенно другой; Брехт, Гершвин, Сименон (Кукрыниксы, Посохин) — совершенно третий. Предоставляем читателю самому отыскать сопоставимые имена 1980-х — первой половины 90-х гг.

При этом надо обратить внимание на то, что лучшие деятели культуры «Серебряного», «Бронзового» и «Железного» веков ничуть не уступали и не уступают ни талантом, ни умом корифеям «Золотого». А «середняки» всех четырех веков всегда были словно на одно лицо. Так что гипотеза деградации деятелей культуры от эпохи к эпохе тоже выглядит сомнительно.

Гораздо правдоподобнее, на наш взгляд, гипотеза, согласно которой в «Бронзовом» и «Железном» веках продолжал срабатывать тот самый механизм перехода нарастающего количества в худшее качество и стремления выделиться среди толпы себе подобных недозволенными приемами, о котором мы уже упоминали применительно к «Серебряному веку» и который стал раскручиваться, как маховик, в последующие десятилетия.

В самом деле, на протяжении XX в. счет деятелям культуры в каждой из крупных стран «Первого мира» пошел уже не на сотни, а на тысячи, десятки и сотни тысяч, по экспоненте. В одном лишь СССР числилось фактически на казенном содержании более десяти тысяч официальных л итераторов, в том числе две тысячи поэтов (не считая еще сотни тысяч «неофициальных», подрабатывавших литературным трудом), а также тысячи и десятки тысяч официальных композиторов, художников, артистов, архитекторов и т.д. Было очевидно, что 99,9% из них никакого отношения к художественным талантам не имеют, являются просто разновидностью ремесленника. И ясно, что при таком положении искусство превращается в обычное массовое ремесло.

Как обратить на себя внимание в толпе ремесленников, продукция которых в несколько раз превышает спрос? Как всегда: скандалом. А лучший проводник всякой скандальности — антикультура.

Не будем останавливаться на предыдущих десятилетиях, в течение которых антикультура росла неслыханными прежде масштабами и темпами (и именно это, по нашему убеждению, обусловило перерастание «Серебряного века» в «Бронзовый»). Напомним кратко.

Насилие в «Золотом веке», случалось, романтизировали, но никогда не идеализировали, всегда осуждал насильника, как носителя зла. В «Серебряном веке» с насилием и насильниками стали кокетничать, эпатируя аудиторию заигрыванием с тем, что прежде осуждалось. В «Бронзовом веке» насилие все чаще стало идеализироваться, оправдываться, превращаться в самоцель: «Пусть неудачник плачет, кляня свою судьбу!» (Девиз у Пушкина заведомо предосудительный). В «Железном веке» насилие стало смаковаться, причем во все более изощренных формах.

То интимное, что в беллетристике «Золотого века» обозначалось обычно многоточием, в «Серебряном» стало упоминаться (правда, сравнительно деликатно), «Бронзовый» принес с собой натурализм изображения интимных сцен, а «Железный» — смакование полового акта в его возможно более извращенных формах (часто в соединении с насилием).

Одурманенность наркотиками (обычно алкоголем) в «Золотом веке» изображалась осуждающе, самое мягкое — с насмешкой. В «Серебряном» — скорее сочувственно. В «Бронзовом» художник мог уже кичиться авторской ролью наркомана, вообще ненормального человека. В «Железном» мы видим самый настоящий культ наркотиков во всех его разновидностях.

«Золотой век» не ставил под сомнение ценность семьи, как одного из краеугольных камней общества. «Серебряный» — начал ставить. В «Бронзовом» началось тотальное оправдание всех форм разрушения семьи — от адюльтера до самых вопиющих половых извращений. «Железный» открылся самыми настоящими похоронами семьи с бесовскою пляскою на ее могиле всех мыслимых видов разврата.

В «Золотом веке» Добро всегда побеждало Зло (по крайней мере, в запрограммированной автором реакции аудитории). В «Серебряном» Зло стало рассматриваться с Добром как бы на равных. В «Бронзовом» Зло все чаще стало одолевать Добро (чтобы сильнее пощекотать нервы и заинтересовать потенциальную аудиторию). В «Железном» Зло воинствующе торжествует, попирая слабеющее Добро.

И вот на протяжении первого же десятилетия «Железного века» мы видим сатанинский шабаш на останках искусства, культуры.

Сочинить повесть, поэму, пьесу, даже многотомную эпопею (и издать ее) может сегодня каждый недоучка, абсолютно лишенный таланта, лишь бы обладал достаточной долей наглости. Зарифмовать — любое количество четверостиший. Ремесленник навострился выстукивать на машинке до одного печатного листа (25 страниц через 2 интервала) в день и выпускать таким образом до трех — четырех романов — или их эквивалента — в год. Но всю эту лавину писанины мало кто читает, особенно среди молодежи. Самые интеллектуальные дотягиваются в лучшем случае до фантастики, еще несколько процентов пробавляются детективами, для остальных литература просто перестала существовать, заменившись тележвачкой. Ясно, что при таком положении обратить на себя внимание можно только чем-то скандальным. Что и практикуется в нарастающих масштабах.

Театр попытался выйти из положения стриптизом, но зритель быстро пресытился, и теперь дело быстро идет к своего рода неогладиаторству: возможно более извращенный половой акт прямо на сцене, плюс «ужасы». Эта деградация затронула все виды сценического искусства. В XX в. мы были свидетелями бурного расцвета киноискусства, (с 20-х по 60-е гг.), а затем его прогрессирующего паралича под грудой порновидеокассет. А телевизионное искусство вообще так и не родилось: ему устроила выкидыш идиотская реклама пополам с «мыльными операми» многолетних сериалов, рассчитанных на массового дебила.

В музыке сначала началось наступление «мертвой» какофонии, доступной для сочинения каждому, знакомому с нотной грамотой (этот процесс был несколько смягчен изнасилованием умирающей европейской «высокой музыки» негритянским фольклором, от чего произошел мулат — джаз), а затем было поставлено на поток производство рок — ритмов, еще более доступных для сочинения каждому желающему со скоростью до одного — двух шлягеров в день. Слова оказались излишними. Их заменило любое, первое пришедшее в голову словосочетание, повторяющееся без конца все время исполнения. Единственная цель — довести слушателя ритмами и децибелами до исступления. Надо признать, что эта цель достигается полностью. А чтобы не было сомнения, чьих рук все это дело, исполнители, как правило, выступают в подчеркнуто сатанинском виде.

В живописи (о ваянии лучше вообще не упоминать) воцарился абстракционизм с полнейшим эффектом «голого короля» (поскольку изобразить любую абстрактность проще, чем грамотно написать письмо). Почти все остальное, выходящее за рамки нагромождения пятен, нарочито примитивно, словно рисовали в детском или сумасшедшем доме — хотя в последнем встречаются более яркие таланты. И, разумеется, третий (увы, последний) вариант — все более грубая порнография.

Наконец, архитектура как разновидность искусства скончалась в страшных судорогах. Остались разного рода инженерные решения, нередко любопытные и даже выдающиеся, ни ничего общего с искусством более не имеющие.

Необходимо добавить, что культура отнюдь не ограничивается художественной. Вместе с нею рухнула культура общения, досуга, быта, труда — по крайней мере, физического. Так называемые деятели культуры (в СССР подразделявшиеся на деятелей науки и культуры) все меньше отличаются в массе своей от обычного хмыря — забулдыги в любой портовой пивной. И лексикой. И кругозором. И кругом интересов. И системой ценностей. И даже одеждой, манерами, поведением. Торжество антикультуры здесь во всех отношениях тотальное.

Несчастные жители Содома и Гоморры! Они провинились перед Господом «всего лишь» мужеложством и скотоложством. Мужеложство сегодня у нас полностью узаконено — до оформления брака гомосексуалистов включительно. Наверное, скоро узаконят по той же логике все остальные виды половых извращений — до мазохизма-садизма и эксгибиционизма включительно (уж кончать с «дискриминацией» — так с любой!), а затем дойдут и до узаконения скотоложства.

Впрочем, надо ли? Разве половая жизнь сегодняшней молодежи (напомним: до 60 лет) чем-нибудь отличается от оного?

Забывается одно: не может общество держаться на культе насилия, похоти, дурмана, звериной стаи, вообще Зла. Примерно по тем же причинам, по каким невозможно удвоение без конца каждые несколько лет производства и потребления энергии, удвоение каждые несколько десятилетий народонаселения (или, напротив, его нарастающей выморочности). Неизбежно идет ускоряющаяся деградация общества и личности поколение за поколением. Не может инфантил стать хорошим родителем. Не может у наркомана быть здорового потомства. Не может скотоложство (как образный синоним тотальной антикультуры) воспроизводить общество — оно способно давать лишь выродков — монстров. До полного вырождения всего человеческого на земле. И все это — на протяжении всего лишь одного столетия. Грядущего.

Можно ли избавится от такой участи?

Да, можно. Способ указан в Библии на примере Лота и его дочерей.

Уходи из Содома и Гоморры до того, как на них обрушится гнев Божий. Неизбежный и близкий.

Уходи и не оглядывайся. Иначе тебя постигнет судьба жены Лота, превратившейся в соляной столб — частичку общего пейзажа катастрофы.

Уходи поскорее. И не оглядывайся.

Так уж получилось, что автор этих строк появился на свет чересчур добродушным и мягкосердечным для сего мира. А также чересчур близко принимающим к сердцу беды мира сего. Еще до школы он познакомился с легендой о сердце, вырванном у себя из груди, чтобы освещать путь заблудшим. И был, как пионер, всегда готов повторить такой подвиг. В детстве он фантазировал о схватке с гигантским Комаром (или Клопом, смотря по обстоятельствам), чтобы, пронзив его копьем, как св. Георгий Победоносец, покончить разом со всеми комарами и клопами на Земле. В более зрелом возрасте, как оказалось, предавался тем же фантазиям, пытаясь придать человеческое лицо бесчеловечному тоталитарному монстру, в частности путем утверждения при политбюро всех коммунистических партий мира, начиная с КПСС, Комиссии Социального Прогнозирования, каковая могла бы оптимизировать политику, взвешивая возможные последствия намечаемых решений (кстати, без его прямого участия — и разумеется, без каких-либо позитивных последствий — именно это и было сделано в НРБ и ГДР). Наконец, в промежутке между детским и зрелым возрастом, увлекаясь фантастикой, грезил о том, как однажды на Землю спустится звездолет, как из него выйдут полубоги — инопланетяне, как он бросится навстречу им с распростертыми объятиями, как поплачется в ихнюю инопланетную жилетку и как полубоги, вняв его жалобам, вмиг наведут порядок на этой грешной земле.

Жизнь каждый раз окатывала его пылкие мечтания холодным душем.

Выяснилось, например, что комары и клопы, а также любые иные кровососущие, до мафии и налоговой инспекции включительно, составляют нерасторжимые цепи в сложных системах природной и социальной экологии. И что избавиться от них — или, по крайней мере, умерить их вампирские вожделения — невозможно никаким копьем. Для этого требуется неизмеримо более сложная система последовательных мероприятий на протяжении многих лет, если не десятилетий.

Выяснилось также, что ничего человеческого ничему бесчеловечному придать в принципе невозможно. И тоталитаризм не составляет в этом ряду исключения. Притча о Чингис-хане, у которого вдруг появился телефон, но не появилось ничего нового в мировоззрении, достаточно полно, на наш взгляд, поясняет ситуацию.

Не до конца, но все же до известной степени прояснилась бесперспективность надежды на инопланетян. Во-первых, с гипотезой о том, что Вселенная битком набита цивилизациями, постепенно заявила о правах на существование, мягко говоря, не менее убедительная гипотеза, что мы — единственные квазиразумные существа. По крайней мере, в пределах досягаемости. Во-вторых, накопились подозрения, что контакт человечества с более развитой цивилизацией (коль скоро она добилась недоступных нам пока достижений) будет походить на контакт человека с муравейником. Избави Бог муравьев от такого контакта!

Когда иссякли надежды на копье, на телефон для Чингисхана и на инопланетян, все настойчивее стала подступать мысль: а нельзя ли попробовать навести порядок на нашей планете более реалистичными и притом отнюдь не инопланетными средствами. Например, учреждением органов законодательной, исполнительной и судебной власти, стоящих над аналогичными органами всех существующих государств. Иными словами, учреждением мирового правительства.

Обращение к литературе показало, что такая мысль приходит в голову не одному автору. Она развивалась в тысячах книг, статей, докладов — начиная с Эразма Роттердамского (если не раньше — в других цивилизациях) и Яна Амоса Коменского, Вильяма Пенна и Жан — Жака Руссо, Иммануила Канта и Иоганна Фихте и кончая В.Ф. Малиновским, супругами Боргезе и Гренвиллем Кларком, рядом докладов Римскому клубу и рядом монографий проекта «Модели мирового порядка». Однако в 1980-х годах эта тема стала звучать глуше и реже. Когда во второй половине 80-х на одном из семинаров Евангелической академии ФРГ автор попытался поднять ее в контексте близких к ней рассматривавшихся вопросов, его поддержали лишь четыре участника из более чем полутораста. И только один — д-р Вольфрам Роде-Либенау — выразил готовность к сотрудничеству в реализации такого рода проекта хотя бы просто в теоретическом плане.

Надо признать, что для такого, по меньшей мере «сдержанного» отношения мирового общественного мнения к идее мирового правительства имелись довольно веские основания. Дело в том, что во второй половине XX в. эта идея неизменно отождествлялась с посягательствами США на мировое господство. Что, естественно, не прибавило ей сторонников в других странах мира. А в первой половине 1990-х годов, когда США остались единственной в мире «сверхдержавой» и фактически добились мирового господства под прикрытие НАТО и других международных организаций, любое мировое правительство, как представляется не без оснований очень многим, не может не быть просто департаментом Госдепартамента США.

Сейчас, когда пишутся эти строки (сентябрь 1995 г.) военно-воздушные силы НАТО, с благословения Совета Безопасности ООН, т.е. якобы от имени всего мирового сообщества, бомбардируют позиции православных сербов, а не столь же виновных в югославской трагедии таких же сербов, но исповедующих католичество и потому называющихся хорватами, и не таких же сербов, но исповедующих ислам и потому называющихся босняками. Бомбардируют только потому, что православные сербы — исторические союзники православной России. Не может быть никакого сомнения в том, что если бы в «Третьей» («холодной») мировой войне верх одержал СССР, а Соединенные Штаты превратились в Разъединенные, то военно-воздушные силы Варшавского пакта от имени ООН бомбили бы позиции хорватов и босняков. С той же мотивировкой, только чтобы продемонстрировать силу и унизить противника.

Во всех остальных регионах мира ООН демонстрирует полнейшее бессилие.

При таких условиях очень трудно сказать что-нибудь убедительное в пользу мирового правительства. И тем не менее зададимся вопросом: возможно ли мировое правительство, которое было бы действительно мировым, а не одним из департаментов американского, которое отражало бы интересы человечества в целом, а не только правя тих кругов США, НАТО или любой другой группировки стран мира?

Чтобы избежать пустословных и бесполезных абстрактных рассуждений, попытаемся рассмотреть сначала проблемы, которые неизбежно встанут перед любым мировым правительством и которые только оно в состоянии удовлетворительно решить. Затем рассмотрим возможные способы решения таких проблем. И только потом — возможную организацию решения, т.е. собственно идею мирового правительства.

Действительно мирового. И действительно правительства.

Первейшая проблема — погасить «горячие точки» на политической карте мира. Те очаги, от которых в любую минуту может вспыхнуть всеистребляющий пожар Четвертой мировой войны.

Здесь вряд ли целесообразно перечислять общеизвестные регионы, где без конца бушует пламя «малых войн» всех против всех, где правительства бессильны найти даже военное решение вопроса, не говоря уже о политическом, где вмешательство международных организаций приводит только к бесконечным унижениям этих последних. Страсти в таких регионах настолько накалены, что любое упоминание конкретно о них лишь подливает масла в огонь. Что ж, не будем конкретно. Будем абстрактно. На уровне общих принципов, которые подлежат реализации в каждом конкретном случае, с учетом специфики места и конфликта.

Раз правительства стран региона, втянутых в затяжной конфликт, оказываются бессильны разрешить его, а конфликт начинает становиться жизненно опасным для мира на Земле, для человечества в цепом, — значит, такая администрация становится не только «излишней», ненужной, но и прямо-таки вредной, преступной с точки зрения общечеловеческих интересов. Следовательно, все до единого военные и политические деятели этих стран — способные инициировать разжигание конфликта, на всех уровнях — от высшего до местного — должны быть интернированы надгосударственными силами. И при сопротивлении или попытке к бегству с целью дальнейшего разжигания конфликта — пристрелены на месте без суда и следствия как бешеные собаки. Одновременно должно произойти полное «разгосударствление» соответствующих стран с передачей их под мандат соответствующей международной организации и с заменой администрации на поставленную этой организацией.

Мандат устанавливается на срок, достаточный для полного урегулирования конфликта. Вплоть до одного-двух поколений (20—40 лет), на протяжении которых должен измениться менталитет народов, втянутых в конфликт, и озверение перейти в очеловечивание. Если отдельным негодяям-демагогам удастся увлечь за собой одурманенные ими народные массы, то они объявляются военными преступниками и подлежат смертной казни по приговору международного трибунала, а толпы, доведенные до состояния массового психоза, беспощадно истребляются — по крайней мере захваченные с оружием в руках.

Когда речь идет о жизни или смерти человечества, нет места псевдогуманизму. Несколько беспощадно истребленных негодяев — это вполне оправданно, если таким путем спасается жизнь миллионов и миллиардов людей.

Вторая по значению проблема — терроризм. Необходимость более решительных мер по его искоренению диктуется тем, что в руках террористов со дня на день может оказаться оружие массового поражения — ядерное, химическое, бактериологическое (возможно, когда до читателя дойдут эти строки, уже оказалось). Тогда будет поздно подавлять терроризм, тогда придется воевать с ним на равных, при решающих преимуществах противника, который всегда сам выбирает место и время удара, всегда нападает и умело скрывается без нужды обороняться.

Самая радикальная мера в борьбе против терроризма — устранение первопричин, его порождающих, преодоление конфликтной ситуации, создающей благоприятную почву для действий террористов. Преодоление не тем способом, который кажется единственно возможным (хотя оказывается неэффективным) правительствам стран, оказавшихся жертвами терроризма, а тем, который способен дать достаточный эффект с точки зрения интересов всего человечества. Амбиции отдельных государств, и тем более отдельных политиков, тут ни при чем.

Следующая по порядку мера — рассматривание террористов как разновидности военного противника, а борьбы с ними, как войны со смертельным врагом, в которой допустимы все средства, кроме угрозы жизни населению. Следовательно, необходима агентура, внедряемая в ряды противника с целью подготовки ударов наверняка. Необходимы и самые удары, беспощадные, с безусловным истреблением всех сопротивляющихся и с пожизненным заключением сдавшихся на милость победителя. Необходимы и засады, создание или провоцирование ситуаций, в которых хищник попадается в заранее поставленный капкан. Словом, на войне как на войне.

Третья мера — интернирование подозрительных или потенциально опасных лиц, когда не дают эффекта другие меры. Вплоть до массовых облав и превентивных арестов. В этом смысле не должно быть никаких колебаний, раз речь идет о жизни мирных, ни в чем не повинных людей. Эта мера должна касаться любого, кто выступит публично — прямо или косвенно — в поддержку терроризма, объективно сыграет роль вербовщика террористов.

Наконец, еще одна мера — введение чрезвычайного положения, вплоть до столь строгого, что практически исключается передвижение между селениями или кварталами города. Оно оправдано в двух случаях: там, где акты терроризма высоковероятны (чтобы избежать массовых жертв), и там, где население составляет благоприятную почву для терроризма, в той или иной форме поддерживает его. Почувствовав все неудобства строжайшего чрезвычайного положения, равнозначного домашнему аресту, население скорее проникнется соответствующими чувствами по отношению к террористам, перестанет быть для них питательной средой, станет скорее враждебным окружением. А это для терроризма — самая верная смерть.

Третья проблема — преступность вообще, и организованная в особенности (за рамками терроризма). Не секрет, что ни одно государство в мире, начиная с США и России, не в состоянии справиться в преступностью. Но это еще не означает, что преступность неодолима вообще. Просто в борьбе с ней противопоказана господствующая еще пока везде и всюду псевдогуманность (попустительство преступнику, а фактически соучастие в преступлении за счет его прошлых и будущих жертв). И просто борьба с ней в современных условиях недостаточна на уровне отдельных государств. Во имя подлинного гуманизма они обязаны передать свои полномочия, как импотенты и банкроты в борьбе с преступностью, международной организации типа Интерпола, которая наделяется правами, достаточными для разгрома организованной преступности и для сведения к неизбежному минимуму отдельных преступлений.

Терроризм, как известно, всего лишь разновидность преступности. Поэтому в борьбе с последней применимы все вышеперечисленные средства — и разведка (агентура), и засады — провокации, и стравливание отдельных преступных кланов, и «обезглавливание» преступных групп беспощадным отстрелом вожаков. И многое другое в том же духе.

Важную роль в эффективной борьбе против преступности способна сыграть хорошо поставленная шерифская служба, которая пока что, увы, не по карману большинству стран мира, но вполне могла бы быть развернута на уровне специальной международной организации. Шериф, хорошо знакомый с десятком — другим тысяч подопечных своего микрорайона или селения (из которых обычно лишь несколько десятков способны на серьезные правонарушения), хорошо вооруженный, с хорошими средствами транспорта и связи, с дельными помощниками, имеющий полное моральное и юридическое право разрядить пистолет в любого преступника до того, как тот вытащит свой — такой полицейский способен сократить открытую уголовщину во вверенном ему околотке если не на 100, то, по крайней мере, на 90 процентов. Тем более, если его смогут вовремя подкрепить при особо сложных случаях полицейские силы быстрого реагирования.

Еще более эффективной борьба против преступности сможет стать, если шерифская служба и полицейские силы быстрого реагирования обопрутся на гражданскую (национальную) гвардию, набранную в конкурсном порядке из наиболее добропорядочных граждан с сильнейшими моральными и материальными стимулами своей деятельности. Тут дело не только в возможности крупномасштабных операций против организованной преступности, когда одних только сил полиции недостаточно, но, главное, в существенном расширении круга лиц, активно участвующих в борьбе с преступностью, и в соответствующем формировании общественного мнения, пока что, увы, отнюдь не однозначно настроенного по отношению к полиции, с одной стороны, и к преступникам, с другой. На уровне отдельных государств такую организацию создать затруднительно.

Наконец, требует серьезного совершенствования пенитенциарная система содержания заключенных преступников. Идиотизм, царствующий здесь безраздельно во всем мире, полностью игнорирует тот факт, что любое общение между заключенными неизбежно приводит к воспитанию менее криминальных субъектов более криминальными. В результате тюрьмы всего мира являются по существу как бы школами криминализации впервые или случайно совершивших преступление и институтами повышения квалификации преступников. Каждый второй-третий, выходящий из их стен — закоренелый рецидивист с расширенным в тюрьме кругом связей.

Выход более чем прост: не сажать «начинающих» вместе с рецидивистами, а последних достаточно надежно изолировать от общества если не тюрьмой, то, по меньшей мере, ссылкой в специальные поселения, и если выпускать «на волю», то, по меньшей мере, на поруки какого-то коллектива людей, ответственных за его поведение вне тюремных стен. Однако ни одно государство в мире не решается и не решится на такую действительно гуманную (по отношению к обществу) меру, пока не будет давления со стороны надгосударственной организации.

Разумеется, перечисленными средствами можно лишь приостановить всюду, во всем мире разрастающееся наступление преступности. Ввести, так сказать, половодье в более или менее обычные берега. А чтобы развернуть контрнаступление с целью искоренения организованной преступности и сведения преступлений к отдельным случаям (которых, увы, не избежать полностью ни при каких условиях), належит решить ровно восемь проблем, составляющих в совокупности социальные источники преступности:

1. Минимизировать число распавшихся или неблагополучных семей — главного «поставщика» новых контингентов в преступную среду. Надо решительнее идти на принудительную стерилизацию тех ущербных элементов — психопатов, наркоманов, алкоголиков и т.п. — которые фактически, а иногда и юридически не имеют родительских прав. Надо решительнее изолировать детей от родителей, теряющих человеческий облик. Надо шире использовать уже давно разработанные формы нормальной социализации детей за рамками неблагополучной семьи.

2. Оптимизировать школу таким образом, чтобы каждый ребенок, подросток, молодой человек получал образование сообразно личным способностям и общественным потребностям, что гарантирует ему более или менее органичное вхождение в систему общественного производства. Если этого не происходит, то происходит подрыв психики человека и вовлечение его в преступный мир только по этой причине.

Вообще молодой человек до создания своей собственной семьи должен оставаться если не в родительском доме, то в учебном коллективе (разумеется, не обязательно за учебной партой — есть разработанные методики обучения и воспитания молодежи 15—20 лет достаточно продолжительной производственной практикой со сдачей специальных профильных и общеобразовательных минимумов). В этом возрасте армия ни при чем — к данному вопросу мы вернемся ниже особо.

3. Минимизировать «теневую экономику» — основную питательную среду преступности. В тоталитарных странах разгром нормального рынка неизбежно порождает чудовищное разрастание «черного рынка», а тот, в свою очередь, — подавляющее большинство преступников (в бывшем СССР три из каждых четырех осужденных преступников попадали в места заключения только из-за «теневой экономики»). Но и при нормализации рынка остаются «три столпа теневой экономики»: наркобизнес, проституция, игорный бизнес. Теоретически хорошо известно, как взять то, другое и третье под надежный контроль, минимизируя порок и, главное, отсекая от него, обрекая на гибель мафию. Практически в этом плане ничего или почти ничего не делается, ибо любому государству в одиночку с мафией не совладать.

4. Минимизировать алкоголизм и собственно наркоманию, ибо очень значительное число преступлений (по некоторым статьям — до половины и больше) совершается либо в состоянии алкогольного или наркотического опьянения, либо в поисках средств (любыми способами!) приобщения к наркотику, особенно когда идет похмелье/ломка. Выше мы упоминали, что для денаркотизации общества необходима последовательная политика, систематические мероприятия на протяжении жизни по меньшей мере одного — двух поколений. До сих пор ни одно государство в мире даже отдаленно не подошло к такой политике. А когда правит бал наркомания (включая алкоголизм), что можно поделать с преступностью?

5. Свести к минимуму, а желательно и вовсе покончить с гастарбайтерством, ибо человек, порвавший с родной ему средой, вошедший в соприкосновение с чуждой ему культурой и подвергающийся при этом дискриминации — всегда потенциальный преступник и обязательно пойдет на преступление в определенных обстоятельствах при первом удобном случае. Но для этого требуются существенные политические нововведения в социальной организации семьи и труда. Семьи — чтобы преодолеть депопуляцию и иметь достаточно большие возрастные контингенты для нормальной ротации работников в народном хозяйстве. Труда — чтобы были весомые стимулы предпочесть низкопрестижные и низкооплачиваемые рабочие места примерно такому же пособию по безработице.

6. Свести безработицу к рациональному минимуму (необходимому для должной стимуляции добросовестного труда), ибо безработный человек, не имеющий перспективы трудоустройства в обозримом будущем, легко соскальзывает на стезю преступности. Выше мы говорили, что в принципе безработицы можно избежать, сделав упор на росте удельного веса социальных работников в народном образовании, здравоохранении, культуре досуга и охране окружающей природной среды. Но это — опять-таки в теории, которую не по силам претворить в практику ни одному отдельному государству.

7. По возможности свести на нет коррупцию чиновничества, вызывающую сращивание государственного аппарата с мафией и делающую тем самым преступность неодолимой. (Самый яркий пример — Россия последних лет, но в некоторых отношениях ей далеко до США и тем более до ряда латиноамериканских стран). В теории покончить с коррупцией проще простого: надо всего лишь создать условия, при которых чиновник лишается возможности отказать в любой законной просьбе и немедленно лишается места, если удовлетворяет любую незаконную. Но на практике создать такие условия никакому государству не по силам. Это способно сделать только мировое сообщество.

Четвертая проблема — еще одна особая разновидность преступности (в одном ряду с терроризмом): тоталитаризм. Не всем, наверное, известно — автору известно хорошо, потому что вся его жизнь прошла при тоталитаризме, — что любой тоталитарный строй покоится на принципах, характерных для уголовного мира. На всех уровнях управления — от «вождя» до последнего чиновника — существует всевластный деспот, которому приходится подчиняться под страхом разного рода репрессий, вплоть до убийства. Политику деспота проводят в жизнь его приспешники, выбирающие несколько жертв (обычно невинных) для устрашения остальных их ужасной судьбой. Таким образом, вся система — от любой воровской шайки до любого фактического руководства любой тоталитарной страны — держится только на преступных репрессиях, вплоть до открытого массового террора.

В настоящее время Россия и ряд других стран победившего их «казарменного социализма» начинают постепенно выходить из тоталитарного состояния. Но и посейчас тоталитарного в них больше, чем демократического, а традиционный личный авторитаризм осложняет и замедляет процесс детоталитаризации общества. Помимо того, в мире было и осталось еще не меньше двух десятков тоталитарных государств, политический режим в которых ничем не уступает сталинскому или гитлеровскому. Опыт показывает, что войти в тоталитарное состояние намного легче, чем выйти из него. Потому что всякий тоталитаризм обязательно несет с собой тотальную деморализацию (оподление), дезинтеллектуализацию (оглупление), патопсихологизацию (остервенение), массовый психоз людей. Все это, помноженное на систематические репрессии, создающие страх, генетически передающийся из поколения в поколение, а также террор, выбивающий один за другим потенциальных лидеров сопротивления, уподобляет тоталитарное государство «черной дыре», которая продолжает существовать несмотря на перманентный коллапс всего и вся в ней самой. Изнутри ее чрезвычайно трудно взломать, извне война «на равных» — особенно затяжная, с переменным успехом — лишь подпитывает тоталитарный режим дополнительной энергией самовыживания. Доконать же издыхающий, разлагающийся заживо тоталитаризм в одной отдельно взятой стране можно только силами всего мирового сообщества в лице эффективных международных организаций последнего.

Пятая проблема — возможно более скорое (время не ждет!) достижение демографического оптимизма в глобальных масштабах, с преодолением как «демографического взрыва» в «Третьем мире», так и «депопуляции» в «Первом». Выше мы достаточно много говорили о катастрофических для человечества последствиях того и другого. Говорили и о способах, включая жесткое регулирование рождаемости под страхом оказаться изолированным от мирового сообщества и лишиться помощи продовольствием и медикаментами, ограничение каждой нации историческим ареалом ее расселения, с тем, чтобы энергичнее изживать «перенаселение» отдельных регионов планеты, содействие формированию и укреплению среднедетной семьи и т.д. Кто в состоянии проводить подобную политику? Ни одному государству по отдельности это не по плечу.

Шестая проблема — преодоление катастрофически растущего глобального экологического дисбаланса. Позорная слабость и самое подлое своекорыстие практически всех до единого государств мира в данном отношении видны, что называется, невооруженным глазом. Только надгосударственная общемировая система в силах запретить дальнейшее производственное и бытовое загрязнение атмосферы, гидросферы и земной суши, поставить предел нарастающему радиационному, шумовому и тепловому загрязнению окружающей среды. Только она может ответить на наглое продолжение ядерных испытаний и тем более на любую попытку использовать оружие массового поражения эффективной блокадой государства — агрессора, а то и привлечением его руководителей к ответственности за преступление против человечества.

Седьмая проблема — всеобщее и полное разоружение, как единственное средство спасения человечества в условиях начавшегося «расползания» оружия массового поражения, с попаданием его в руки тоталитарных, изуверских и мафиозных структур. При такой огромной опасности оправданны и допустимы любые способы разоружения вооруженных сил всех без исключения государств мира, включая способы насильственные. Хорошим приемом в данном случае явился бы запрет комплектования вооруженных сил иначе как наймом профессионалов. Это сразу бы выбило почву из-под ног «горилл» — своекорыстного генералитета всех стран мира, власть которого держится исключительно на различных видах рекрутчины (включая Россию). Лучше всего вообще оставить на государственном уровне лишь полицию, а общемировые вооруженные силы, подчиненные надгосударственным структурам и желательно без единого командования (из-за опасности военной диктатуры) сосредоточить исключительно на задачах подавления бандитских формирований, создаваемый в защиту тех или иных тоталитарных, изуверских или мафиозных структур.

Восьмая проблема — регулирование мировой торговли (включая энергоносители, ценное сырье, продовольствие, коммуникационные услуги и др.) таким образом, чтобы кредиты впредь выдавались только под конструктивную экологическую, демографическую, расселенческую, здравоохранительную, культурологическую, криминологическую и др. политику, имеющую целью восстановление геобалансов и стабилизацию положения в тех или иных регионах. При отсутствии такой политики всякие кредиты должны немедленно закрываться, соответствующие регионы — переводиться на карантинное положение, с полной изоляцией от внешнего мира и с отдачей населения на произвол стихии — природы, которая быстро стабилизирует положение ей, природе, свойственными способами.

Девятая проблема — содействие торможению катастрофических процессов гиперурбанизации, противоестественному скучиванию десятков и сотен миллионов людей в агломерациях вокруг сверхкрупных городов — мегалополисов, с далеко идущими негативными последствиями, вплоть до физической и психической деградации населения. Имеется в виду содействие более рациональному расселению с максимально «щадящим» режимом для сельской местности.

Десятая проблема — повышение эффективности здравоохранения, вплоть до принудительной вакцинации населения, сосредоточения усилий против главных смертельных врагов человечества — рака, СПИДа (и аналогичных вирусных эпидемий), наркотизации общества (включая никотин, алкоголь и более сильнодействующие наркотики),создания более гуманных условий ухода из жизни неизлечимо больных.

Одиннадцатая проблема — содействие контрнаступлению собственно культуры на торжествующую пока антикультуру, что невозможно сделать иначе, как на надгосударственном уровне. Подробнее об этом говорилось выше.

Наконец, двенадцатая проблема — оперативное вмешательство в крупномасштабных чрезвычайных ситуациях (стихийное бедствие, социальный взрыв, кровавая междоусобица, заговор с целью захвата власти и т.д.), когда на государственном уровне такое вмешательство недостаточно.

В создании организации, структур, способных достаточно эффективно решать подобного рода проблемы, необходимо пройти, как нередко бывает при таких случаях, между Сциллой и Харибдой. Сцилла — это диктатура какого-то лица или клики, способная превратить планету в объект волюнтаризма, деспотизма, своекорыстия. Харибда — это беспомощность органов управления, погрязающих в междоусобицах, пустословии, самопарализации.

Наиболее эффективный способ конструирования подобной организации, по нашему мнению, — развитие существующих органов ООН и ее дочерних организаций таким образом, чтобы возможно радикальнее преодолеть присущие им пороки и возможно полнее реализовать заложенный в них конструктивный потенциал.

Так, Генеральная Ассамблея ООН могла бы быть преобразована в геопарламент нормальных парламентских масштабов, состоящий не из представителей правительств и не из ставленников политических партий (кто такие и как себя ведут те и другие — ныне достаточно хорошо известно), а из наиболее известных, уважаемых граждан (НЕ политиков!), избранных населением соответствующего региона без обычной жульнической предвыборной кампании. Парламент, способный к конструктивной законотворческой работе и к эффективному контролю за органами исполнительной власти.

Одним из последних мог бы стать Совет безопасности ООН, преобразованный в обычную исполнительскую структуру для урегулирования чрезвычайных ситуаций, с опорой на часть общемировых вооруженных сил (при этом автоматически отпадает анахроничный в современных условиях пережиток деления держав на великие и невеликие — статус постоянных и временных членов подобного органа, право «вето» только у первых и т.д.).

Наверное, необходимо повысить статус Интерпола (борьба с преступностью), уравняв его в правах с предыдущим органом при опоре на другую часть вооруженных сил, способную противостоять первой (точнее, друг другу) при попытке установления военной диктатуры.

Необходимо также создать специальный орган по борьбе с терроризмом, уравняв его в правах с двумя предыдущими и придав ему третью часть вооруженных сил, равновеликую каждой из двух первых (в тех же целях).

Требуют соответствующего развития и совершенствования структуры по решению проблем здравоохранения, продовольствия, науки образования — культуры и др. И, разумеется, целесообразно создание аналогичных, отсутствующих ныне структур по решению проблем из числа перечисленных выше.

Все эти органы исполнительной власти координируются председателем (ни в коем случае не командиром!) геоправительства и подотчетны — но не подчинены! — геопарламенту, сообразно основным принципам разделения властей.

Наконец, должен существовать геотрибунал, следящий за соответствием действий геопарламента и геоправительства установленным законам, и имеющий право — по представлению геопрокурора — арестовать и привлечь к судебной ответственности любого депутата и любое должностное лицо, буде кто нарушит закон.

Конечно, такая социальная организация власти — не панацея от возможных осложнений. По утверждению Черчилля, она очень плоха. Но, продолжал он, никто еще не придумал ничего лучше, а все остальные варианты — намного хуже.

К сказанному можно добавить, что в случае крупномасштабных чрезвычайных ситуаций, когда действенность описанной организации оказывается под вопросом, допустимо наделение того или иного лица чрезвычайными же и полномочиями (как это делалось со времен античности). Но на четко определенный срок в рамках решения четко определенной задачи, по установленным законом правилам, после чего полномочия автоматически прекращаются, а любая попытка самовольно продлить их объявляется узурпацией власти, ставится вне закона и пресекается вооруженной силой.

Хотелось бы надеяться, что разум восторжествует если не в конце истекающего столетия, то хотя бы в начале наступающего. Тогда можно успеть приостановить перерастание глобальных проблемных ситуаций современности в критические и далее в катастрофические.

С апокалипсическим концом человечества.

Позже, наверное, будет слишком поздно, и останется уповать лишь на Милость Божью.

Послесловие