На вешалке

Они встретились в прихожей, на вешалке, беспечная косынка и добродушный шарф-холостяк. Улыбнулись, раскланялись.

— Мой друг, — сказала косынка, — что с тобой? Посерел, поистрепался… Ну, как ты живешь?

Шарф сконфуженно оглянулся

В самом деле, как он не думал об этом раньше? Да и что думать? Он жил, как все потертые холостые шарфы. Помятый, прокуренный, одиноко прятался в цигейковый воротник. Что он знает, что видел в жизни? Небритый подбородок, засаленный галстук да дважды вывернутый ворот рубахи? Кругом порхали румяные надушенные косынки, другие шарфы гуляли с ними по городу, водили в парк и ресторан. А он все спешил: то в цех, где не было даже вешалки (сколько ночей скоротал он там, в старом ворчливом кресле), то на лекции, то домой в «общагу».

Ему стало обидно. Как оплошал он там, в магазине, где выбирал себе хозяина.

А что поделывает твой сосед, этот кретин — овечий воротник? По-прежнему сидит на шее у хозяина? — улыбнулась косынка.

— Стареет… — пробормотал шарф.

— Все вы стареете… А помнишь? Вечера у Тальмы Семеновны? — продолжала она. — Прихожая — вокзал. Что за шарфы нас окружали? Шаль помнишь? Изношенная наизнанку…

— Признаться… — Да, ее и нечего помнить: провинциалка. Двух слов связать не может. Сидела б со своей дырявой честностью, хухлома. — Право, я… — хотел было возразить шарф. — И ты хорош! Ему польстила лицемерка, а он концы-то и распустил. Ох уж эти мне шарфы! — Помилуй! Взмолился шарф. — Не знаю я… — Спасибо хозяйке, а то я с тобой и рядом бы никогда не висела. — Извини. Мне пора… — рассердился шарф. — Ладно, ладно! Правды не любишь. А этот… как его… хлыщеватый франт… капроновый галстук? Что он? Шарф молчал. Он знал ее очень давно, если говорить откровенно, косынка нравилась ему, но даже себе он боялся признаться в этом. — Да ты не слушаешь меня! Почему ты молчишь? — заволновалась косынка. — Это от любви, — решился шарф. — Выходи за меня… — Как ты можешь! — зарделась косынка. — Мы едва знакомы, а ты… Я не какая-нибудь там уличная косынка. Шарф молчал… — Эх ты… — добавила она уже мягче. Шарф молчал, в сущности, он был смирным шарфом, зря никогда не лез из-за воротника, и потому у него было больше друзей, чем врагов.

— Эх ты! — надулась косынка. — Скучно. Вот так прямо и замуж! А где волнения, где муки любви? Где соперница? Где? Что я буду вспоминать под старость? Нет, не любишь ты меня. — Она всхлипнула.

— Люблю! — настаивал шарф. — Выходи! У нас будет своя прихожая, отдельная вешалка на четыре крюка, а на ней ты да я — и никого больше. Выходи.

— А в ресторан сводишь? — шепнула косынка.

Шарф поморщился. Он знал: ресторан — это большой гардероб, шум, суета и музыка вдалеке, там, где порядочным шарфам делать нечего. Жаль, люди не умеют разговаривать, сколько интересного поведали б они шарфам.

— Когда я попала туда впервые, — щебетала меж тем косынка, — мне так намяли бока, так намяли, что хозяйка отнесла меня домой буквально на руках! А дома долго растирала согретым утюгом. Ужасно приятно! Только щекотно немножко.

Она потянулась (в мире вещей это пока не считается неприличным), залилась своим прозрачным розовым смехом.

Какой-то суконный воротник, молча дремавший в углу на ржавом гвозде, сонно чихнул и повернулся. Косынка вздрогнула и полетела на пол, шарф съежился от негодования.

А их хозяева бросились к ней, обдувая и поглаживая. А потом все отправились на улицу. На углу Садовой и Лесной им встретились рыжая шаль с колючим воротником. «Легка на помине», — косынка поморщилась. Как презирала она эту старуху, но (истая женщина) прижалась к ней, заворковала:

— Боже мой! Боже! Кого я вижу! Что за встреча! Вот не ожидала. — Ты, детка! Рада, сердечно рада… Концы шали лицемерно сжались. — Как живете? — Что моя жизнь: линяю, — она пожала плечами. — Что вы, что вы! Так ново выглядеть… — Полно, детка, Скорей бы в комиссионку. Вот там, говорят, жизнь! Какое общество! Весь бомонд! — А ваш друг? — Что там! Его журфиксы состарили меня раньше срока, — она вздохнула украдкой. И долго еще они махали друг другу концами. — А шарф-то рядом с ней… мальчишка, — косынка расхохоталась. — Ну и расцветочка. Тебе нравится? — Нет, — буркнул шарф. — Ты становишься старомоден. Веришь, он вовсе ей не нужен. Просто привыкла, чтобы шарфы волочились за ней. — Да, да! — вздохнул шарф, думая о вероломстве косынок и бренности жизни их, шарфов и воротников.