Последние дворянские гнезда (часть 3)

(из семейной хроники рода Воейковых. Село Ольховец Рязанской губернии Михайловского уезда)

Машина свадьба

Усадебный дом в Михайловке Тульской губернии. Фото 1908 г.
Всё пошло иначе. Надежда Афанасьевна начала придираться к своим падчерицам. Особенно оно ссорилась со старшей Машей, которая сама была уже немного моложе мачехи. Маша возненавидела мачеху, грубила ей, делала ей всевозможные неприятности, и между ними были такие ссоры, что Алексею Фёдоровичу приходилось невольно вмешиваться в них, жизнь становилась невыносимой.
Маша была красивая, высокая девушка, с длинной толстой косой, хорошим цветом лица и красивыми глазами. Характера она была тяжелого и упрямого, всё делала по-своему. Надежда Афанасьевна ей не уступала, и дело доходило чуть ли не до драки. Алексей Фёдорович был как бы между двух огней, он приходил в отчаянье и не знал что делать.
В это время в уездном городе Михайлове стоял полк, было много офицеров, до которых дошёл слух о том, что у помещика Страхова есть выгодная, красивая невеста. Познакомившись с Машей, они приезжали за чем-нибудь в Ольховец и, бывая дальше, начали делать Маше предложение. Маша кокетничала с ними и каждому давала согласие на брак. Когда же кто-нибудь из них приезжал к Алексею Фёдоровичу просить согласия на брак, то Маша, узнав об этом, влетала с криком к отцу: «Не пойду, не пойду, откажите, папаша!» И сватовство кончалось отказом сконфуженного и расстроенного Алексея Фёдоровича. И так повторилось несколько раз. Измученный отец не знал что делать. Пока, наконец, к нему не пришла сама Маша просить благословения на брак с одним помещиком Хрущевым, которого Алексеи Фёдорович знал, но не уважал и никогда не отдал бы за него свою дочь, но тут Алексей Федорович дал согласие помимо своей воли, не имея больше сил терпеть Машины скандалы… Маша стало невестой. С большим трудом ей сделали приличное приданое, так как из-за него были большие скандалы с мачехой. Кроме того, отец подарил ей в приданое порядочное имение Внуково. Свадьба была назначена вскоре. Скорее хотелось Алексею Фёдоровичу от капризов Маши и расстаться с ней. Когда невесту увезли в церковь для венчания, к Алексею Фёдоровичу прискакал посланный от Сергея Андреевича Хрущова с запиской такого содержания: «Алексей Фёдорович, если Вы сейчас же не пришлете мне с посланным 30 тысяч рублей, то венчание Марии Алексеевны не состоится». Алексей Фёдорович, прочтя эту записку, сразу пришёл в такую ярость, что ничего не мог произнести. Посланный напомнил ему об ответе. Немного опомнившись, Алексей Фёдорович пошёл к жене посоветоваться, что делать. Надежда Афанасьевна, возмущённая фактом, побранив Хрущова, покойно прибавила: «Лучше отослать эти деньги, чем остаться жить с этой негодяйкой». Услышав эти слова, Алексей Фёдорович успокоился, собрал деньги, запечатал их, заставил подписать посланного в получении их, передал пакет для передачи Хрущеву. Отпустив посланного, он облегчённо вздохнул. С его плеч свалилась точно гора. И так свадьба состоялась. И молодые сейчас же после венчания уехали в своё имение Внуково, где была приготовлена встреча. Они долго не показывались на глаза отцу и не ездили в Ольховец.

Пансион (1860-1865)

Александра Алексеевна Воейкова (урождённая Страхова). Фото конца 19 века.

Наконец, в старом Ольховском доме стало тихо. Как затворницы, сидели наверху Наденька и Саша, ожидая своей дальнейшей участи.
У Страховых уже было трое детей. Фёдор, Лидия и Дмитрий; и как ни хотелось Наденьке и Саше посмотреть на маленьких детей, своих братьев и сестрицу, поиграть с ними, Надежда Афанасьевна не позволяла падчерицам приходить к ним; и нянька отстраняла враждебно — брезгливо сирот от младенцев. Наденька и Саша почувствовали глубокое оскорбление, сделанное им мачехой, и тихо сидели, прижавшись друг к другу. Но однажды, когда супругов не было дома, девочки попросили няню пустить их посмотреть ребятишек, так интересовавших их, и это было разрешено. Но по доносу няньки Наденьке и Саше был сделан строгий выговор; было строгое приказание не пускать девочек в детскую; между супругами было долгое и горячее объяснение. Надежда Афанасьевна требовало отравить Наденьку и Сашу в пансион. Долго не соглашался Алексей Фёдорович, плакал, умолял жену не отсылать детей. Но под угрозой мачехи уехать самой с детьми от мужа: «Ах, ты больше любишь их, чем меня и моих детей, так пожалуйста живи с ними, а я со своими и всё будет хорошо», — он согласился. Через некоторое время Алексей Фёдорович поехал в Москву отыскивать лучший пансион для девиц с французским языком, хорошими манерами и поехал за своими дорогими сиротами… Никто не знал, сколько страданий стоил Алексею Фёдоровичу этот перевоз девочек. Он обвинял себя, считал этот поступок преступлением перед детьми, рыдал; расставаясь с ними, уверял их в своей любви, уверял их в скором возвращении домой. Единственно, что успокоило детей, это то, что с ними была отправлена их любимая и любившая их няня. Чтобы сиротки не чувствовали себя так одиноко, няне велено было спать вместе с ними в одной комнате, одевать, умывать их и присматривать за ними, их едой, здоровьем. Начальницей французского пансиона была мадам Заневская, пожилая, добрая барыня. Она пожалела и полюбила сироток, и они находились на особенно свободных условиях, видели тепло и ласку. Чтобы получить приличное воспитание и чему-нибудь выучиться, их оставили в пансионе жить безвыездно 5 лет, они даже на лето не ездили к родным. Наконец, они настолько выросли. Наде было 17/2 лет. Саше было 16 лет, превратились уже во взрослых барышень. Им было объявлено о скором возвращении домой. У них так сильно загорелось это желание, что они с трудом доживали последнее время в пансионе. Им казалось чудной сказкой увидеть отца, быть с ним. Они уже забыли все нападки своей мачехи и хорошо относились к ней, а её дети (ведь они теперь уже большие) — какие они? Хорошие? И всё — и дом, и сад, все, всё представлялось таким грандиозным, большим и интересным. Девушки часами сидели, вспоминая Ольховец и мечтая о нем. «Шумят ли там наши великаны? Уйти отсюда навсегда — Боже, как хорошо — бегать, резвиться, прыгать, как когда-то…»

Возвращение домой

Особенно долго тянулось время в ожидании отъезда домой, казалось, что никогда не дождаться приезда за Надей и Сашей лошадей из деревни; не дождаться этих родных, чудных, серых лошадей, не услышать их нетерпеливого ржанья перед подъездом; не увидеть этого громадного дормеза! Он так уютно вместит в себя радостно отъезжающих из Москвы в милое, давнее, знакомое гнездо… И так часто бились сердца девушек при малейшем стуке экипажа, похожем на свой… Сколько раз и раньше бились молодые, горячие сердца при мысли о скорой свободе.
Уже был конец мая, ещё больше дразнивший бедных затворниц чудным, воздухом, врывавшимся в открытые окна; весенними звуками, доносящимися издали, пением жаворонков; благовестом колоколов «сорока сороков» — церквей старой Москвы. Все это поднимало настроение, и сильнее и нетерпеливее бились юные сердца милых девушек. Но вот пришел конец нудному ожиданию. Громко заржали и застучали своими копытами нетерпеливые кони, остановленные перед крыльцом пансиона. Приехали за ними! Пронеслись громкие голоса молодых девушек; задыхаясь, они промчались к себе в дортуар.
«Нянюшка, скорей!» — тормошили они свою дорогую спутницу. Но тут пришлось взять себя в руки, надо было исполнить все формальности, пойти к начальнице прощаться, просить отпуска, передать ей отцовское письмо, переодеться в свои платья, проститься со всеми. Казалось, что все делалось медленно, невыносимо долго. Но вот все готово, уложены вещи, они одеты — в шляпах, пальто. Все провожают их, столько внимания — прорвавшейся скрытой любви к ним Madame Заневской. Всё трогательно, даже жаль расставаться. Но вот еще «последнее сказанье»: все садятся в зале, и на минуту водворяется тишина; начальница встает, все крестятся, молятся, прощаются, целуются; на глазах даже слёзы, слышны и всхлипывания. Последние пожелания радости, счастья. И, не помня себя, две девушки выбегают — молоденькие, хорошенькие, свеженькие, как бутончики роз, выпархивают из заключения, садятся в экипаж. Агапыч, поздоровавшись с ними, забирает, натягивая, вожжи в руки, и лошади, почувствовав свободные движения, подхватывают экипаж с места, быстро мчат по широкой мостовой к заставе, на простор, вперёд.
Пыль поднимается за экипажем, свежий воздух охватывает уезжающих; и радостно звонят колокола, как бы провожая затворниц на свободу.

Часть 2

У себя дома

Радостно шумели Великаны, услышав шум подъезжающего экипажа и ржание серых красавцев с почти белыми хвостами и гривами. Было ещё чудное прохладное утро со сверкающим на небе солнцем и улыбающимися розовыми облачками. Все точно жило той радостью, которая осенила молодых приезжающих девушек. И они — трепетные, волнующиеся, радостные первым делом увидели на крыльце встречающего их дорогого им отца. Он протягивал к ним руки, принимая их в свои нежные объятия, он не мог говорить от волнения, и слёзы восторга блестели на его глазах. Дочери, рыдая, кинулись ему на шею, это было для них такое счастье видеть отца, такого же ласкового, любящего, красивого, но с побелевшими волосами немного похудевшего, с какой-то неуловимой грустью в чертах лица… Из парадной двери дома показалась быстро двигающаяся фигура мачехи, как бы помолодевшей, подтянутой и блестящей своей красотой. Девушки кинулись к ней, и она радостно и приветливо приняла их в свои объятия. Рассмотрев их, она была удивлено красотой их молодости. Они очень переменились за эти 5 лет разлуки Наденька — стройная, худенькая, выглядела уже взрослой девушкой, а Саша была ещё ребячливой, дышащей вся этой молодостью и счастьем девичества. Обе они были так хороши, и Алексей Фёдорович не мог оторваться смотреть на них.
Крестьянка села Ольховец Марфа Кирилловна - няня сестёр Воейковых. Фото конца 19 века.
Наденька была необыкновенна своей нежностью и глубокой задумчивостью, своей нежной улыбкой и цветом лица, обрамлённого вьющимися, пепельного цвета волосами; она еще больше стала похожа на мать, что всколыхнуло в памяти Алексея Федоровича образ его первой жены. Когда все насмотрелись друг на друга, нацеловались — притихли и успокоились. В зале был торжественно накрыт пасхальный стол, украшенный пасхой, куличами, крашеными яйцами и т д., многочисленными яствами. Умывшись с дороги, девушки и все с ними, уселись кругом стола пить кофе и кушать. Всё было так весело, уютно, девушки присаживались ближе к отцу, не сводили с него глаз. Особенно ласков был Алексей Фёдорович с приехавшей с детьми нянюшкой. Её труды и заботы о детях были глубоко оценены Алексеем Фёдоровичем, и он с любовью воздавал ей всё должное.
Всё было так светло и радостно, они были дома, у себя в родном доме. Как чувствовали они счастье, только бы не нарушилось оно, это счастье!.. «У себя дома» — всё говорило им это, и они не могли осознать всего сразу…
А где же детки, милые детки, они не узнают теперь их? И дверь отворилась, и вошло несколько человек детей.
«Боже мой!» — воскликнули девушки с восторгом и удивлением: «Это — Федя, такой большой, красавчик, похож на отца, а это — Лида, Лидочка, совсем куколка!»
Было ещё четверо таких же красавцев. Надо сказать, что с возвращением домой Наденьке и Саше стало гораздо легче жить дома им было предоставлена большая свобода, разрешено было входить в детскую, играть с детьми, гулять с ними по саду. Дети очень привязались к ласковым и весёлым с ними девушкам. Мачеха, придя в восторг от их воспитания, вежливого обращения с ней, не находила, к чему придраться, и все шло тихо, покойно, к большому счастью Алексея Федоровича. Он любовался на своих сироток и был в восторге от них. Что радовало девушек — это их частые поездки к их тётушке Александре Васильевне Худековой, жившей в Бутырках, в 4-х верстах от Ольховца; наезжали к ней гостить на лето сыновья и дочери. Все они были весёлые, развитые и с ними было очень легко и весело Наденьке и Саше, а тётушка была в восторге от своих милых, красивых племянниц и всегда радовалась их приезду. Молодые люди подружились. Особенно понравилась Наденька старшему сыну Сергею, а он — Наденьке, одним словом, они влюбились друг в друга. Эта любовь крепла и росла между ними. Сергей Николаевич Худеков был очень интересным молодым человеком, не столько своей наружностью, сколько своим умом, развитием. У него было литературное дарование, он был очень начитан, хорошо читал и выражал свои мысли. Наденька была вся захвачена любовью к своему двоюродному брату, и он также весь отдался своему чувству; молодые люди с каждым свиданием становились ближе и дороже друг другу, и в конце концов порешили соединить свою судьбу браком и просить на это благословения отца. Много волнения стоило Наденьке говорить с Алексеем Фёдоровичем и просить его благословить их на брак. Каково было её отчаянье, когда отец отказал ей в её просьбе; причина была в близком родстве молодых людей. Но не это, главным образом, руководило отказом Алексея Федоровича: ему было тяжело расставаться со своей любимицей, во-первых, а, кроме того, ему не нравился Сергей Николаевич своими передовыми взглядами на жизнь, его самоуверенность в себе, сознание своего ума и превосходства перед другими, его авторитет перед Наденькой. Он не допускал мысли, что Наденька, его любимая нежная Наденька будет женой неподходящего ей мужа; и он упорно отказывал дочери в согласии, несмотря на её слёзы, на её заверение отца в глубокой любви своего жениха и невозможности жить без него. Отец был неумолим, упрям и настойчив на своём. Не было никакой надежды уговорить отца, и Наденька не пыталась больше. Оно наладила тайные свидания с Сергеем Николаевичем; молодые люди также упорно не отказывались добиться своего, пожениться. Созревал план обязательно пожениться и это сделать осенью.

Побег Наденьки

Это случилось осенью, в октябре месяце в день рождения Надежды Афанасьевны. Этот день праздновался особенно торжественно; устраивался настоящий бал. Множество гостей соседей и приезжих из городов наполняли просторные комнаты старого Ольховского дома. Играл привезённый из Тулы оркестр. Дом был весь золю огнями свечей, в кухне бегали, суетились повара, приготовляя парадный ужин. Всё было торжественно, парадно, в зале танцевали. Сам хозяин Алексей Федорович Страхов сидел в кабинете за карточным столом, играл в преферанс со своими партнёрами. Хорошенькие дочери его привлекали общее внимание, и толпа кавалеров — соседей и офицеров окружала их, беспрестанно приглашая на танцы. Здесь было много и других интересных барышень, но Страховы выделялись своей молодостью, изяществом и красотой. Но обеих сестрах были одеты нежно — голубые, тарлатановые платья с приколотыми у пояса розами, шейки были декольтированы и волосы завиты в локоны. К Наденькиным пепельным волосам особенно шёл голубой цвет, но личико её было задумчиво и рассеянно: она часто не слышала задаваемые ей вопросы своих кавалеров; она всё время точно присматривалась, ища глазами кого-то, она была бледна несмотря на танцы, но эта бледность придавала девушке ещё большую привлекательность. Наденька была особенно загадочна и интересна в этот вечер, но сама она этого не замечала. В душе её шла мучительная борьба, и она делала над собой усилие присутствовать здесь на балу, говорить, танцевать, — когда мысли и чувства были далеко отсюда.
Любовь Дмитриевна Воейкова с сестрой Евгенией Дмитриевной в Ольховском доме. Фото 1890-х годов.
Алексей Федорович время от времени отрывался от карт и выходил в гостиную, в зал посмотреть на жену и детей. Радостная, пышная и красивая Надежда Афанасьевна, похожая на царицу, сидела в гостиной, окруженная гостями, между которыми велся оживленный разговор. Здесь были: Гагарины, Черкесовы, Секерины и другие, но никого не было видно из семьи Худековых, на что обратил внимание Алексей Федорович. Он подошёл к жене поцеловал ей руку и, полюбовавшись её весельем и красотой, провёл в зал. Здесь под звуки вальса кружились, танцуя, молодые парочки. Алексей Федорович нашёл глазами Наденьку, она как раз вальсировала мимо отца и улыбнулась ему своей грустной улыбкой.
Он невольно залюбовался ею, её тоненькой фигуркой, личиком, показавшимся ему в эти минуты особенным. Довольный, счастливый, что — всем весело, хорошо, он ушёл опять к себе в кабинет.
Веселая, раскрасневшаяся Саша танцевала не переставая, она была сама радость и веселье.
После того, как Алексей Федорович ушёл к себе в кабинет, в зале показался и гость, который, побыв недолго, опять куда-то исчез. Это был приезжий помещик другого уезда Александр Васильевич Чулков, с большими длинными усами, пронзительно зоркими глазами, он точно хищник высматривал себе жертву и, увидев танцующую Наденьку не спускал с неё глаз, пока не кончился вальс и кавалер не успел посадить её на стул, как в одно мгновенье очутился около неё.
— «Здравствуйте», многозначительно сказал он ей.
Наденька вздрогнула, увидев перед собой большую фигуру Чулкова. Вся вспыхнула и взволновалась, подала ему руку.
— «Можно просить Вас на вальс?» — опять как-то загадочно проговорил он. Наденька встала и, положив ему на плечо свой локоть, приготовилась вальсировать. С новым тактом музыки они начали танец, но Чулков вальсировал медленно, не обращая внимания на музыку. Ему надо было передать что-то Наденьке и он, нагнув голову, шепнул ей на ухо.
— «Вы готовы?… Лошади ждут — через десять минут я выйду и буду Вас ждать у девичьего крыльца, я постучу в окно и Вы выходите… торопитесь, Сергей ожидает на станции, сгорая нетерпением Вас видеть».
— «Но я боюсь, — начала было Наденька, задыхаясь, — Отец»…
— «Никакого отступления, — не дал ей договорить Чулков. — Вы дали слово, иначе не может быть, не трусьте, дорогая, это недостойно Вас»…
С этими словами он подвёл Наденьку к стулу, а сам, шмыгнув между танцующими парами, незаметно исчез из дома. На один миг Наденька потеряла самообладание. Сердце у неё стучало в груди, голова кружилась. Она должна немедленно, сейчас же сделать что-то.
— «Господи, Господи», — шептала оно про себя. Мысли её путались, и одно мгновенье в ней происходила отчаянная борьба, она готова была отказаться от своего решения. Она смотрела блуждающим взглядом на окружающих, «Нет, не могу» — шептали её губы. Но еще миг, и мыслям её представился её любимый, дорогой Сергей, напрасно ожидающий её в тоске и отчаянии… И она, как ужаленная, вскочила со своего стула, машинально, ничего не видя вокруг себя, прошла мимо танцующих пар из зала в коридор, в девичью, комнату ключницы Дуняши, которая ждала её. Наденька чуть не падала от волнения, руки её дрожали. Ей надо было переодеться, но она не в силах была сделать это сама без помощи. Наденька опустилась на стул и Дуняша стала торопливо снимать с неё голубое бальное платье, туфли. Надев на нее всё приготовленное в дорогу и тёплые галоши, она стала торопить её одевать шубу — «Барышня, ради Бога скорей, как папенька хватится!» — Сама не понимая, что делает, Наденька встала со стула, стала одевать капор.
В это время в окне послышались торопливые удары Чулкова.
— «Скорей, скорей», — волновалась Дуняша.
Накинув шубу, Наденька кинулась было к двери, но Дуняша остановила её: «Подождите, я пойду вперед, посмотрю нет ли кого». Вернувшись сейчас же назад, она взяла за руку Наденьку и повела ее через сени к черному выходу. Никто из прислуг не попался им навстречу, все были увлечены, смотря в дверь зала на танцующих, и они благополучно вышли на крыльцо, где ждал Чулков.
Последний раз Наденьку охватил вдруг безумный страх, она готова была кинуться назад.
— «Не могу, не могу», — повторяла она, задыхаясь, как-то дико, испуганно раскрыв глаза. Она подняла руку, чтобы отстранить от себя подошедшего к ней Чулкова, но тот, видя её нерешительность, вдруг в одно мгновение подхватил её, как перышко, на руки и быстро понёс её к дороге: — «Теперь поздно», — слышала только Наденька, больше она ничего не сознавала, ей сделалось дурно.
Тройка сильных, горячих лошадей стояла, не подъезжая к усадьбе, нетерпеливо роя копытами недавно выпавший пушистый снег. Она была впряжена в широкие, с высокой, обитой пестрым ковром спинкой сани. Кучер едва сдерживал нетерпеливых коней. Морозило, и молодой месяц серпом выглядывал из-под набегавших на него перистых облаков. Было светло, и только длинные тени деревьев протягивали через дорогу широкие, тёмные полосы. Тройка стояла на широкой дороге на повороте в усадьбу, через въездную аллею были видны освещенные окна дома.
Наконец, в конце аллеи показалась быстро движущаяся фигура, она быстро подвигалась к саням. Чулков торопливо нёс свою ношу, подошёл к саням, нагнулся и, перешагнув через отгороженное сиденье, сел на него, посадив рядом с собой, ещё в забытье, Наденьку.
— «Пошел», — крикнул он кучеру. Тройка рванулась и, скрипя полозьями по мерзлому снегу, забрасывая им седоков, помчалась по широкому прогону вперёд, по дороге на станцию.
Всё это произошло так быстро и незаметно для всех, но сердце Алексея Федоровича вдруг почувствовало беду, тревогу; не прошло часа, он вышел опять из-за карточного стола в зал и стал искать глазами Наденьку. Ему вдруг захотелось посмотреть на свою любимицу. Пройдя кабинет, он остановился в дверях зала и стал искать глазами Наденьку среди танцующих. Мимо него проносились парочки, весёлая, сияющая Саша, а Наденьки не было видно. Постояв ещё немного, убедившись, что её нет, Алексей Фёдорович взволновался, внутри что-то подсказывало ему беду и он кинулся в гостиную, девичью, испуганно спрашивая кругом: «Где Наденька, где Наденька?!» — Все услышали в возгласе «Где Наденька» — тревогу и почувствовали что-то неладное. Танцы приостановились, все забегали, засуетились, отыскивая Наденьку. Наденьки нигде не было.
Тут Алексей Федорович понял сразу все. Он впал в неистовство и кричал: — «Где Наденька?!!»
А Наденьку далеко уже мчала тройка к отдаленной станции железной дороги, где её ждал жених, чтобы немедленно ехать в Москву обвенчаться с ней…

«Дворянские гнезда России». История, культура, архитектура. Жираф, 2000 г. Любовь Духовская Стр.349-354
Не нравитсяТак себеНичего особенногоХорошоОтлично (4 голосов, в среднем: 5,00 из 5)
Загрузка...

Оставьте комментарий